Запрыгнув в метро, я плюхнулся в самый отдаленный угол вагона. Летом народу будто становилось меньше, дышалось свободнее, да и еще не наступил час-пик, когда на кольцевой ветке яблоку негде упасть. Мне нужно было доехать до Фрунзенской по Сокольнической линии, она располагалась ближе всех к приемной комиссии института. Там, у входа, ждал Виталик. Я никогда не заходил в само университета, не торчал в малой медакадемии, поэтому он обещал меня проводить.
Поезд трясся, и я вместе с ним. Он то резко тормозил, то, наоборот, очень плавно подъезжал к станциям. Дорога заняла не так много времени – около двадцати минут – но на кольцевой после пересадки людей прибавилось, и меня затошнило. Голова от волнения была тяжелой с самого утра, слегка кружилась, но от духоты в метро, отцовской затрещины и огромной толпы ощущения усилились. Я с трудом сглотнул комок, перехватил документы покрепче и переступил с ноги на ногу, надеясь найти место. Но места не было, и на Парке культуры я вышел. Осталась всего одна станция, а Виталик уже замучил меня сообщениями о том, где я и что со мной.
«Да еду я! Пять минут и буду!»
Иногда я поражался его нетерпеливости: то он нерасторопно, с вальяжностью утки выкатывался из малой медицинской академии, словно бы я не ждал его курить; то торопился так, будто приемная комиссия закрывалась через полчаса.
– Ну и очередь, – ахнул я, когда мы все-таки подошли к зданию.
– А я говорил, – брякнул Виталька. – Надо было пораньше приходить.
И от его «а я говорил» так захотелось ему в ухо дать, но я, утробно рыкнув про себя, все-таки сдержался. Стоило и правда пораньше подтянуться, но сначала капризный Вадик, потом ссора с отцом, духота в метро…
– Да ладно, места все равно останутся. Никто не откажет нам, потому что мы пришли позже двенадцати дня, – я отмахнулся, но сам испытывал такой стыд, будто чуть не профукал главное событие в своей жизни.
Очередь двигалась медленно, и ноги уже начинали затекать, а спина совсем не по-молодежному, скорее по-старчески ныла. Выгнувшись и похрустев шеей, я покачал головой в разные стороны в целях разминки, а Виталька противно, издевательски хмыкнул, хотя я видел, что и ему тяжеловато стоять.
– Почти все уже, – мы даже встали на крыльцо. – Надеюсь, у них нет обеда.
Обеда в приемной комиссии не было, что верно: иначе они бы до конца сентября не приняли всех желающих поступить в медицинский университет. Он считался одним из самых популярных институтов Москвы, куда рвались все выпускники, мало-мальски знавшие химию и биологию. Кто-то изначально рассчитывал только на платное, кто-то – только на бюджет. Некоторые шли на стоматологический факультет, некоторые хотели быть фармацевтами. Но я не сомневался, что большая часть все равно отстаивала очередь, чтобы подать документы на факультет лечебного дела. Куда мы с Виталькой и собирались.
Приемная комиссия представляла собой несколько столов с табличками факультетов, и я оказался прав – самая большая очередь тянулась к лечебному делу. Перед нами топталось еще около десяти человек, но я уже в нетерпении распаковал все документы, разложил их по порядку – в той последовательности, которую просили. Я и дома их так убирал, но Вадик, видать, залез в пакет, перепутал все и, к счастью, хотя бы не помял.
– Не нервничай, все равно примут, – подколол меня Виталька, но я пропустил его слова мимо ушей, решительно шагнув к барышне за столом перед носом у друга, уже протягивавшего документы. Ему пришлось отступить.
