Лес встретил их негромким гулом. Кое-где попадались воронки и сломанные деревья – результат обстрела с вертушек и из минометов. Древесные стволы в приборе ночного видения маячили будто призраки, поднявшиеся из могил. На опушке валялся под кустом натуральный покойник – должно быть, тот, кого устаканил Бирюк. Горбоносый, бородатый, явный палестинец или саудит.
«Отпрыгался, тузик забугорный!» – со злобой подумал Клим, вставая под прикрытием дерева. В памяти всплыло: хороший индеец – мертвый индеец. Память у него с институтских времен была набита всякой всячиной, которая, может, и пригодилась бы человеку штатскому, но для майора спецназа была абсолютно лишней. Все эти изречения, цитаты и прочая заумь только напоминали, кем бы он мог стать, да не стал.
Слева, из полутьмы, в которой маячила фигура Каныгина, долетели два коротких сдавленных хрипа, потом такие же звуки послышались справа. Сняли часовых, понял Клим, вытянул руку с растопыренными пальцами и махнул Ильинскому. Кивнув, тот растворился в лесном сумраке – повел группу в обход, чтобы охватить бандитский лагерь с тыла. Возможно, и там найдутся часовые, но на сей счет Клим не беспокоился – Ильинский свое дело знал.
Миновав опушку, они углубились в лес, и вскоре уже можно было различить тихий гортанный говор, скрипы, шорохи и позвякивание металла. Замерцали огни костров, потянуло запахом пищи, пота, мочи, раздалась быстрая неразборчивая скороговорка – кто-то читал молитву, и несколько голосов подтягивали: «Аллах акбар! Аллах акбар!» Но молились не все – у одного костра сидели крепкие парни совсем не кавказской внешности. Наемники, подумал Клим. Затем в голове мелькнуло, что еще минута-другая, и все эти люди будут мертвее мертвого. Но сожаления его не терзали; всяк кузнец своего счастья, и кто решился выйти на тропу войны, тот уже подставил лоб томагавку. Лбов тут хватало – сотня с хорошим гаком.
Пригнувшись за кустом, он разглядывал лагерь. В земле были нарыты ямы, а подальше, под скальными плитами, виднелась широкая темная дыра – там, похоже, была пещера или схрон, достаточно надежный, чтобы пересидеть обстрел с воздуха. Около схрона лежали убитые, но сколько, то ли десяток, то ли более того, разобрать не удавалось. Тут и там торчали высокие пни и кучами громоздились ветки с пожухлыми листьями – очевидно, вырубка была расчищена недавно. Укрытий никаких, кроме ямин, пещеры и ближних деревьев, отметил Клим. Но за деревьями, невидимые и неслышимые, прятались его бойцы, а пещерный схрон…
Он не успел додумать мысль – в темноте раздался тоскливый вскрик ночной птицы. Суханов из группы Ильинского был хорошим снайпером, а еще с редким умением имитировал пернатых, что филина, что курицу, что соловья. Клим ответил – не так искусно, как Суханов, зато громко. Потом вскинул автомат и пробурчал:
– Внимание! Вас снимают скрытой камерой!
Кинжальный огонь из тридцати шести стволов с ходу выкосил половину бандитов. Затем полетели гранаты, выжившие заметались в вспышках пламени, град осколков забарабанил по камням, послышался треск выстрелов, и внезапно наступила тишина. Только ветер шелестел в древесных кронах да шипели поленья в кострах.
– Потери? – спросил Клим в полный голос.
Потерь не было. Операция завершилась.
Его бойцы не двигались, ожидая команды. Он тоже ждал и зорко всматривался в неподвижные тела, в темный зев пещеры, в лес, шумевший сонно и тихо. Прошла минута, другая, третья… Никакого шевеления или иных признаков жизни. Никто не стонет, не хрипит, не скребет землю скрюченными пальцами, не тянется к оружию… Прямо-таки кладбищенский покой. Что в данной ситуации к лучшему.
