Витя поерзал на подоконнике и ядовито протянул:
– Какой вы праведник!
– Да куда мне! А в твои годы я вообще ни о чем, кроме трахача, не думал. Откровенно говоря, так у меня до сорока лет дело обстояло. Знаю, ты думаешь – шел бы этот старый хрен куда подальше со своими нравоучениями, но тут дело такое: пока я трахался на все стороны и бухал, мне было мутно и плохо, а сейчас стараюсь праведно жить, и мне спокойно и хорошо. Мне хочется, чтоб тебе жилось так же спокойно и хорошо, вот и делюсь опытом.
Помолчали. Оба докурили, но продолжали сидеть на подоконнике. Витя не стал напоминать, что профессору незачем стараться ради нескольких дней.
– Моей заслуги, что я перевоспитался, никакой нет, – продолжал Ян Александрович и снова достал пачку. – Тебе больше не предлагаю. Так вот. Все благодаря жене. Страшно подумать, что бы со мной случилось, если бы не она. Брр! Жил, как зомби, – работал до упора, сосал коньяк и крутил с замужней женщиной. Она очень хорошая тетка была, и мы пятнадцать лет делали вид, будто друг друга любим, а расстались – словно никогда не были знакомы. Но жена сделала из меня человека. Хочется в это верить, во всяком случае.
– Вы так мощно влюбились?
Ян Александрович мечтательно посмотрел на тлеющий кончик сигареты.
– Самое смешное, что нет, – сказал он после долгой паузы. – Ведь если поразмыслить, влюбленность тоже можно отнести к плотским удовольствиям – видишь человека и балдеешь. Кайф, в который ты не вложил никакой собственной работы. Я женился, потому что… Ну, там разные были обстоятельства, тебе неинтересно. Сейчас мы должны сосредоточиться на твоем лечении.
Витя махнул рукой:
– Да перестаньте! Вам просто жалко меня стало, вот и пришли, типа, обнадежить.
– Да Господь с тобой! Стал бы я тебе душу бередить, если бы думал, что ты умрешь! Что я, больной на всю голову? Я б тебе тогда бутылку водки принес или попросил бы Агриппину наркотики назначить, чтоб ты не мучился. Витя, знаешь, у кого я тебя консультировал? У председателя Всемирной ассоциации кардио– и торакальных хирургов, это тебе не цацки-пецки. Не думаю, что он понимает в туберкулезе лучше Агриппины Максимовны, но, может, ты на титул поведешься?
– Не-а…
– Как знаешь. Я послал ему твои снимки по Интернету, и он, представляешь, собрал по твоему случаю консилиум, на котором лучшие фтизиатры мира выбрали тебе схему лечения. А Анечка Сумарокова сутки сидела на телефоне, добывая препараты. Она заказала все за границей, чтобы не нарваться на подделку. Вот такие пироги, Витек. И я спрашиваю тебя, что делать будем? Лечиться или лучше феерично пошлем на хер старушку заведующую, Всемирную ассоциацию кардио– и торакальных хирургов, хорошую девочку Анечку вместе с ее папой, твоего покорного слугу и ляжем в гроб со злорадной усмешкой на устах? Только честно, лекарства дорогие, на полотенце их переводить жаль.
Витя молчал.
– Между прочим, – профессор заговорил загадочным и умильным тоном, – Анечка специально не поехала в Египет на каникулы, чтобы контролировать твое лечение и помочь, если что. Даже поссорилась с подружкой, а это, доложу я тебе, для женщины серьезная жертва.
– Так она завтра придет? – невольно вырвалось у Вити.
– Возможно, – произнес Ян Александрович невыносимо таинственно.
– А дадите мне еще сигарету? – спросил Витя и заплакал.
Он плакал, слезы лились потоком, и от этого ему было хорошо. Витя всхлипывал и тут же улыбался.
