Мелисса, выдержав паузу:
– Ты так свежа, трепетна, первозданна, будто только что вышла из пены, из раскрывшегося бутона какого-нибудь цветка – ты не знаешь еще ни этой тленной жизни, ни законов земного бытия, ни мужского прикосновения, – видя реакцию Софи, – это я помогаю тебе адаптироваться. Нет, конечно, ты можешь еще все изменить. Насколько я помню условия контракта – пока идет адаптация, мы вправе поменять себе тело. Так что, смотри, может, выберешь себе что-нибудь более-менее адекватное.
– Ты мне просто завидуешь! – понимая, что сморозила глупость. – Да! Я согласилась на вечность, но не вечно же торчать возле этого сраного парка!
– Мы все просто еще не привыкли, – говорит Патрик, – у нас впереди тысяча лет, потом, как обещано, вечность, а мы всё еще понимаем эти полгода так, будто живем обычное время жизни. Но это скоро пройдет. Наши часы перестроятся.
– Вот этого я и боюсь, – перебиваю я. – Всё, чем мы дорожили, всё, что любили, – обладало смыслом как конечное, ограниченное во времени – может исчезнуть оборваться, кануть. А теперь? Если теперь всё это будет всегда?! Не станет ли наша вечность некой машиной опустошения, ничтожения смыслов того, что мы любим? Вечность как способ транжирить время, да и самого себя?
– Если то, что мы любим, – теперь навсегда, – пытается Патрик, – есть надежда на то, что ценности и смысл их как временных, хрупких уступят место их смыслу как вечных. Разве плохо придать им вечность? Сделать надвременными. Но вряд ли так уж много из того, что дорого нам, останется с нами… Может, уже не осталось, – улыбается Патрик. – А так что? – Ты переживешь этот парк. Переживешь то, что будет потом вместо парка. Будет ли в этом смысл? Хочется верить, что да.
– Наша Софи развила такую активность в соцсетях, завербовала себе кучу ухажеров со всего света и в Марсианских колониях, кажется, – Мелисса демонстративно игнорирует нашу с Патриком тему, – а вдруг они все потеряют способность эрегировать и эйякулировать, пока стрелка на новых часах Софи сдвинется на одно деление? – Мелисса игнорирует нашу с Патриком интонацию.
– Ну, и не смешно. – Софи искала поддержки у Патрика и у меня. Не найдя ее, выпалила:
– Между прочим, Мелисса, я на полвека старше тебя. – У нее получилось зло и по-детски.
– Дамы, может не стоит… – это мне уже стыдно за мой недружественный по отношению к Софи нейтралитет.
– Я просто попыталась назвать вещи своими именами, – деланная невозмутимость Мелиссы, – почему бы и нет? Так, для разнообразия.
– Ты ничем не лучше меня, – Софи налила себе еще кофе.
Мне вдруг вспомнилось как полгода назад Мелисса вскрыла себе вены (не сообразила, что их у нас на самом-то деле нет). Так и не сказала почему. Ей показалось, что неживое в ней побеждает, начинает подчинять живое? Или же тут другое что-то, совсем другое.
– Что, Рони, – кивает мне Патрик, – пойдешь к себе читать? Небось за эти полгода прочел больше гораздо, чем при жизни?
– Штраф! – вскричали все мы. – Штраф! – мы пытались быть добродушными.
Он нарушил – сейчас у нас тоже жизнь, продолжение жизни. (Мы все нарушаем то и дело.)
– Ах, да. Да, да. – Патрик смущается, усмехается над своей рассеянностью. Прижимая руки к сердцу:
– Извините.
– Действительно, больше, – отвечаю я, – «сверхспособности» теперь позволяют, но, понимаете, – я обращаюсь, ловлю себя на том, что обращаюсь в первую очередь к Мелиссе, не к Патрику, – я же всегда претендовал не на знание даже – на осмысление… ну, и на поиск истины. И мне не удалось. Вечность мне ничего не добавила здесь. Во всяком случае,
