Попутчиками оказались два рыбака, лет под сорок, заводские работяги, выкроившие недельку для поездки на Онегу. Вместе выпили водки, перекинулись в карты. Говорили о футболе, о Завидонове, которого один из рыбаков знал со школьной скамьи, о зарплате, о бабах – гадостей не смаковали, но и специально себя не сдерживали. «Летят осенью листья с ясеня…» – под стук колес приговаривал тот, что был попроще и поживее, азартно стегая маленький купейный столик козырями, и далее следовало рифмованное продолжение : «Ни х… себе, ни х… себе». Еще у него в запасе было : «А я уже и подмылась». Второй – инвалид с ампутированной ногой, худосочный и мрачноватый, казался старше своего приятеля, и не пьянел так быстро. По некоторой мимической реакции его лица можно было понять, что он сознавал свое умственное и волевое превосходство над приятелем, но мирился с его обществом. Увечье уравняло их. Его вероятному одиночеству нужен был почитатель, а почитатель легко совмещает в себе заботливую няньку. По-видимому, именно такие отношения связывали их. Сошли они в Медвежьегорске, поделив между собой имущество – одному достались рюкзаки и зачехленные спининги, другому костыли.
Потом за окнами потянулась тундра. Заходящее солнце вязло в ее цветастых. ягельных болотах, проклиная все на свете. Утром долго томились на каком-то узле, пропуская воинский эшелон с танками на открытых платформах. Эшелон перегоняли с юга – солдаты были загорелыми, а краска на броне выгоревшей.
В Мурманске он побрился в привокзальной парикмахерской, десять минут наслаждаясь тем, что обычную работу за него умело выполняет кто-то другой. Времени осматривать город не было, и, взяв с кем-то вскладчину такси, сразу поехал в Североморск. На заставе предъявил предписание из военкомата, служившее для него пропуском в закрытый город.
Поселившись в новом корпусе гостиницы «Ваенга», встретил там своих однокурсников, призванных также как и он «двухгодичниками». Их было не больше десяти со всего курса, некоторые жили здесь уже несколько дней. В ожидании приказа о назначении неприкаянно слонялись по осенним улицам в своих поношенных , которых было не жалко, вышедших из моды, одеждах. Деньги большей частью были уже пропиты, и всем хотелось поскорее убраться отсюда к местам предстоящей службы. В отделе кадров штаба флота каждому был предложен выбор – два или три года. Ему предложили Лиепаю, где стоял на ремонте в доке, предписанный к КСФ, большой противолодочный корабль. Врачом в экипаж. Вообще, можно сказать, дома, Балтика. Но это три года. И он отказался, предпочтя два года в стройбате, в Полярном. Болван… Сейчас не было бы проблем видеться с ней… Ну, кто ж знал. С распределением ему никогда не везло. Он помнил, как вошел в просторную приемную ректора, где заседала комиссия, как из-за стола с трудом поднялся зав.кафедрой факультетской хирургии, тщедушный, старчески хрупкий человек с некрасивым, блеклым, лицом в очках – профессор с мировым именем, опредивший развитие хирургии ишемической болезни сердца на десятки лет , и, заглянув в бумажку, назвал его фамилию, ходатайствуя о зачислении в клиническую ординатуру к себе на кафедру. «Да, но ведь клиника не резиновая. Мы итак уже направили к вам троих» – вежливо возразил ректор, перед которым тоже лежала бумажка со своим списком, при этом ректор дружелюбным взглядом искал сочувственного понимания такой справедливости именно у того, о ком шла речь… В результате он оказался распределен в поликлинику, с предварительным прохождением интернатуры по хирургии в одной из городских больниц…
