На крыльцо, торопливо вытирая о передник мокрые руки, вышла пожилая, красивая женщина.
– Наконец-то вы посетили нас, молодожены. Здравствуйте. Леночка, – целуя ее в подставленную щеку и продолжая вытирать руки, – а что же мама с папой не приехали? Надо было силком тащить их с собой, вечность у нас не были.
Совсем не по-дачному выглядела приколотая у выреза шелковой, кружевной кофты крупная камея в золотом ободке, и аккуратная прическа, и макияж, но чувствовалось, что это обычный, повседневный стиль.
– У нас же бабушка, мамина мама, сейчас живет, – пояснила Лена с соответствующей этому нерадостному обстоятельству гримаской. – Одну ее не оставишь. Она совершенно невменяемая, ничего не соображает… Вчера папу напугала – забрела к нему в кабинет, когда мамы не было дома, и вообразила, что он – грабитель, проникший в квартиру. Крик подняла на весь дом, еле успокоили. Вот такая у нас обстановка невеселая. Ну, Домби, что же ты рычишь? Хороший…Славный… Тетя Марина, а это мой муж.
Пока он ждал, когда его представят, упоминание о бабке заставило его вспомнить это существо, появившееся в квартире с месяц назад. Ее привезли из Витебска и согласно очереди передали с рук на руки от старшей дочери средней. Ему тоже случалось оставаться с ней наедине, и он тоже опасался этой старухи с болезнью Альцгеймера, с остекленевшим взглядом «пиковой дамы», тяжело шаркающей из комнаты в комнату в сером вязаном кардигане. Она не хотела пребывать в одиночестве и неизменно находя его, садилась где-нибудь напротив, пристально вглядываясь в избранную точку на его лице, беззвучно шевеля губами. Нередко ему казалось, что она только притворяется сумасшедшей. Загипнотизированный ее бесстрастным созерцанием, он пытался понять, что на самом деле скрывается за ее белесыми от запущенной катаракты глазами и ждал, что вот-вот грязно-седая, краснолицая голова доверит ему свои сокровенные мысли, но, посидев так с полчаса, старуха выкрикивала:
– Рая, надо хорошенько спрятать деньги.
И был невыносим сладковатый, прелый запах, исходивший от нее.
На пятом курсе занятия по сенильным психозам на кафедре психиатрии проходили в диспансере на Войнова… К тому времени его уже не могли смутить никакие зловония гнойных перевязочных или прозекторских… Но то, чем был пропитан воздух огромной, коек на тридцать, палаты , заполненной шевелящимися, хихикающими, бормочущими телами… Тошнотворный смрад разлагающейся, безумной старости.
Ужинали на веранде. Окон не открывали, чтоб не докучали комары, да и свежо было вечером после дождя. Конусный пучок света, заданный низко свисающим с потолка абажуром, ярко освещал белую скатерть с расставленным чайным сервизом, оставляя в полутени лица, сидящих за столом. Их с Леной усадили на старый кожаный диван, несколько низковатый и поэтому неудобный, особенно во время первых блюд, но зато сейчас, за чаем, можно было с комфортом откинуться на спинку и неторопливо потягивать никчемный напиток – ликер.
Они были не единственными гостями в тот вечер. Рядом с хозяином сидел капитан первого ранга в распахнутом черном кителе с золотыми галунами. Черноволосый, среднего роста и крепкого телосложения мужчина лет сорока, с широким, лобастым лицом, весело сверкающими глазами и белозубой улыбкой.
– Александр Сергеевич, – представился капитан при знакомстве. – И как ни странно, тоже Пушкин. Увы, не родня, всего лишь наглый однофамилец. Хотя и не чужд сочинительству. Вот с Михаил Георгиевичем дело одно добьем, тогда, пожалуй, можно будет за мемуары взяться.
