Проследив его взгляд, я с удивлением обнаружил, что стреляется Гарри совсем даже с женщиной. То есть «какой-то Цуцулькевич» оказался дамой примерно моего – если меня не подводит зрение, а уж опыт по этой части у меня богатейший, можете поверить! – возраста, невысокого росточка, светловолосой – непослушные пряди выбивались из-под широкополой шляпы – миловидной и даже, возможно, красивой, если бы не блаженная, благостная улыбка (которую другой, поспешный на выводы человек, назвал бы, быть может, идиотической) и не аура глубокой доброжелательности к окружающему миру во всех его проявлениях, ощутимо окружавшая дамочку, и если эта аура не была видна простым глазом, так только потому, что являлась, вне сомнения, весьма тонкой материей.
И вот это хрупкое – разглядеть подробности мешало расшитое несусветными индейскими орнаментами пончо – совершенно не от мира сего существо спокойненько и даже расслабленно стояло себе посреди пыльной улицы, напротив монстра с хорошо вычищенным «магнумом» и мирно ждало, когда его застрелят!
Я огляделся: зрители вполголоса обсуждали противников, не позволяя себе однако же ничего лишнего, и спокойно ждали развязки кровавой драмы, что вот-вот начнется на их глазах. Ни на одном лице я не заметил даже признаков возмущения происходящим! Удивительно. Потому что в метрополии уже нашлось бы полтора десятка человек, безо всяких разговоров заменивших бы собой приготовившуюся биться на дуэли даму, даже против ее воли. И я, наплевав в душе на зарок не привлекать внимания, уже совсем изготовился было выйти на огневой рубеж, как прямо над ухом прозвучал вкрадчивый голос:
– Не желаете сделать ставку?
Живо обернувшись, я обнаружил сзади давешнего толстяка; от него остро пахло потом и чесноком; в руках пузан держал пачку мятых долларов и книжку отрывных билетиков.
– Сэр? – Толстяк сладко улыбнулся и поправил сосиской пальца очки на влажном носу.
– Да, пожалуй… – протянул я, усилием воли возвращаясь к действительности. – Двадцатку на даму.
– О, сэр! – Хилые брови очкарика изумленно поползли вверх. – Это ваше дело, сэр, но… Вы уверены?
– Совершенно! – кивнул я и оскалился. – Абсолютно. Люк Аттертон всегда уверен в том, что делает. Ну так что, вы принимаете ставку или как?
Толстяк сочувственно вздохнул и посмотрел на меня как на душевнобольного, а одного этого в Клокарде было достаточно, чтобы вызвать наглеца прогуляться к барьеру или вообще без разговоров закопать позади конюшни; но я списал недостойное поведение местного букмекера на охватившее его волнение. К тому же я не заметил у толстяка ни пистолета, ни револьвера: непонятно, как его вообще пускают в приличные места? Быть может, он вообще не джентльмен?!
Расставшись с двадцаткой и сунув билетик с нацарапанными на нем цифрами в жилетный карман, я повернулся к дуэлянтам и – вовремя: шериф как раз неторопливо извлек из кармана серебряные часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат и поднял вверх правую руку.
Монстр по фамилии Янкерс напрягся и слегка согнул расставленные на ширину плеч ножищи, все так же пожирая соперницу взглядом; Цуцулькевич же беспечно откинула за плечо край пончо: стал виден широкий ремень, перетягивающий тонкую талию, и большая кобура на нем – не на боку, а немного левее пупка. Из кобуры торчала смутно знакомая массивная рукоять.
На расположенной неподалеку городской ратуше часы ударили первый раз.
