Семен купил себе джинсы. У Аркаши. У Аркаши можно было купить все – в его институте учились студенты из всех стран мира. У Аркаши были джинсы, …были связи, знакомства, контрамарки на любые спектакли, каждый вечер веселые компании, несусветные идеи и безудержный цинизм. Еще у него была обожаемая девушка родом из загадочной непонятной Венесуэлы. Она почти не говорила по-русски, он совсем не говорил по-испански, но иногда Аркаша, забывшись, вторил ее гортанному, гудящему низко, как гул ветра в горах голосу, – «БЭНЭЗУЭЛЛА…»
Аркаша присел, раскинул руки и, приветствуя Семена, проскрипел, сверкая ядреными зубами,
– КАР-Р-РАКАС…, ДРУЖИЩЕ!!!
Летели радужные дни. Семен проснулся удивительно выспавшимся. Сразу встал, умылся, натянул джинсы, оделся и вышел на залитую солнцем улицу. У Семена теперь были джинсы, но не было денег. У него были блокнот и карандаш, желания и настроение. Он думал, что все знакомые и встречные люди разделяют его желания и настроение. Он шел по улице и улыбался.
На перекрестке улиц работала палатка моментальной денежной лотереи. Две худые старухи с испитыми лицами стояли у открытого окошка, скребли мелочь в жестких ладонях и спорили друг с другом. Они не сомневались в проигрыше, но не пойманная птица в глубине души представлялась им важнее не выпитого вина.
«Интересно!», – подумал Семен о еще не выигранной им десятирублевке, – «Положу я ее в карман, или проиграю?»
Он решительно подошел к киоску.
– Смотрите бабки. Как надо червонец выигрывать!
Семен легко отодвинул рукой невесомых старух, рассмеялся и протянул в окошко рубль.
– Да ну тебя, сынок! Ерунду болтаешь.
Семен развернул, как фантик купленный билет и сунул в нос подслеповатым старухам,
– На те. Вот!
Бабки вытянули шеи – «10 рублей»!
Еще 10 билетов, …еще 2. Бабки смотрят ему вслед и протягивают в окошко рубль. У него по-прежнему нет денег, но и он ничего не должен судьбе.
Семен не был приспособленным человеком. Он был безыскусен и прост. Когда от него ждали жаркой лжи, он говорил смешную правду. Он многих раздражал. Но была одна девочка. И он спрашивал ее: «Как ты думаешь?», а она с неизменной улыбкой отвечала, – «Ты мужчина, тебе решать».
Души их озарились теплом дорожащих друг другом людей. Но не видел Семен тепла и света. Не мог он ценить дарованного ему счастья. Покорность ее он принимал за растерянность, а тихость ее светлого мира – за нерешительность.
Пошел дождь. Не просто дождь, а замечательный летний ливень. Пошел и кончился, и налил огромную лужу. Лужу похожую на пруд. Семен подхватил девочку на руки. Он пронес ее уже половину огромной лужи, и руки ее обвивали его шею все крепче. Но на середине лужи в самом ее центре Семен оступился. Они сели в лужу и… не рассмеялись. Девочке нравился Семен, когда он был нерешительным веселым студентом. Сейчас в нем зрело темное желание. Было холодно.
В детстве и юности чувства живут сами, не зависимо от желаний человека. Дети очень ценят способность хохотать всем сердцем, откинув голову и прикрыв глаза. Они эту способность безошибочно угадывают даже в очень грустном человеке. Семен эту способность потерял. В нем набухал, чернел, тяжелел эгоизм. Девочка была красивая умная и чистая и, еще, очень взрослая. Девочка заплакала.
Хрустальный замок доверья хрупок и тверд. Он возвышается до небес. Достаточно одного неосторожного движения, слова, мысли, замок начинает рушиться. Его падение продолжается вечность. Мириады солнц, восторг, восхищение блистают в его мерцающих осколках. Замок нельзя построить вновь. Может быть, через много лет вы посмотрите на замок и обнаружите, что его нет. Что он весь лежит у ваших ног и осколки в пыли. На его месте за ним откроется зияющая пустота. И как знать, может быть, пустота окажется притягательнее колдовского замка.
