Шкловский в такси уснул – беспокойно и то и дело вздрагивая всем телом. Пальто он не расстегивал, исходил потом и краснел. Я же смотрел на мелькавший за окном заснеженный предновогодний Петербург. Всюду были натянуты транспаранты и гирлянды, подмигивали из витрин огоньки, рекламные баннеры. Вдоль Московского проспекта шлялись Деды Морозы в обнимку со Снегурочками. Настроение у людей было праздничное, особенное: такое настроение бывает только перед Новым годом, когда кажется, что с боем курантов можно оставить за спиной все проблемы, от мелких заноз до катастроф мирового масштаба, что злодеи нашей реальности прислушаются к общему празднованию, смягчатся, станут лучше, что ли… добрее…
Я чувствовал, как аккумулируются людские эмоции. Они касались ноздрей, вызывали легкий голод, слюноотделение. Конец года – самый вкусный праздник в году. Самые высокие планы на работе. Самые лучшие ожидания.
На площади у Измайловского собора веселились ряженые. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то шелестел зажженными факелами. Толпа зевак улюлюкала и подбадривала. Колонна из турецких пушек упиралась в низкое черное небо.
Я растолкал Шкловского. Рука его болталась на перевязке, из-под желтоватых бинтов выглядывали кончики новеньких пальцев.
– Вы хорошо держитесь для новичка. Пойдемте, впереди кефир и теплая дежурная комната.
Мы выбрались из такси и направились, чавкая ботинками по подтаявшей снежной каше, к главному офису Питерского клуба.
У Клуба было официальное название – АО «Росшвей». Основным видом деятельности значился пошив одежды (кроме одежды из меха, по индивидуальному заказу населения). АО «Росшвей» имел двенадцать офисов по России и неисчислимое количество мелких аффилированных контор.
Если кто-нибудь заглянет в производственный цех, то увидит ничем не примечательную картину: швейные столы, оверлоки, молчаливые сотрудницы компании, шьющие кофточки, рубашки, пиджаки с карманами, брюки, и все по индивидуальному заказу.
Неофициально же мы называли конторку – Клубом Любителей Хоррора.
Клуб находился за Измайловским собором, в подвальном помещении бывшего доходного дома. Настоящая дверь в подвал постоянно болталась на ветру и поскрипывала ржавыми петлями. Случайный человек, сунувшись за дверь, увидел бы овальное помещение в пару квадратных метров, заваленное влажными окурками, пустыми бутылками, пивными банками, пакетами, шприцами. Ничего удивительного для двориков Питера, к сожалению. Задерживаться нормальному человеку тут не стоило.
Но мы со Шкловским не были случайными. Остановившись у двери, я вынул набор игл в кожаном футляре, достал открывашку и ткнул острым концом в подушечку указательного пальца.
Короткая вспышка боли. Я передал открывашку Шкловскому, сам же растер проступившую каплю крови по ладони и взялся ею за деревянную ручку. Дверь отворилась внутрь, и я вошел в уютный холл Клуба.
Шкловский замешкался. Немудрено, за неполные три часа дежурства он научился всего паре приемов и точно не освоил ни одного нормального шок-укола.
Я шагнул через порог. В холле было тепло, пахло хвоей и мятой. Две из трех ламп над головой не горели. Скрипнула дверь. Шкловский, вытирая окровавленную ладонь о штаны, виновато пожимал плечами.
– Учиться надо, – сказал он, возвращая открывашку. – Странные у вас фокусы, конечно.
– Это не фокусы, скажу я вам. Каждая игла в наборе – интерфейс между реальным миром и Изнанкой. Вызывая боль при помощи иглы, мы рождаем в мозгу импульсивное воображение, которое замыкается на кончике иглы и активирует переход в приграничную зону. Грубо говоря, твой мозг в момент, когда ты прокалываешь иглой кожу в определенном участке, убеждает реальность, что за дверью действительно находится холл Клуба. Реальность в долгу не остается и конструирует холл для тебя в приграничной зоне.
