Напоследок Клава все-таки вспомнила, зачем брала телефон в руки, и скачала первое попавшееся приложение для изучения английского языка. Бегло просмотрев меню, она тут же закрыла его и отправилась на кухню, в поисках, чем бы перекусить.
Мария Васильевна всегда была женщиной дородной, так что Клава не сомневалась, что годам к сорока будет выглядеть как мать. От того становилось еще горше. А чем горше, тем аппетит лучше.
Кстати… Клава встрепенулась и посмотрела на часы. Без пятнадцати пять. Через пятнадцать минут мама уже будет дома. Клава заметалась по кухне. За это время только яичницу можно пожарить. И опять выслушивать нотации, что она даже готовить не умеет, только яичницу и жарит, а яйца, между прочим, дорогие. Клава все же по-быстрому разбила шесть яиц, добавила немного молока, муки, щепотку соли. Пока грелась сковорода. Клава яростно смешивала все это в одну пышную однородную массу. В конце добавила немного мелко нарубленных помидорчиков. А в самом конце, когда уже вылила массу на сковороду, закинула сверху зеленый лук и накрыла омлет крышкой.
***
Мать всегда возвращалась точно по расписанию. Учительница математики в школе, она любила точность и ценила пунктуальность. А в школе ценили ее. “Всю себя детям", “Как же Клаве повезло с матерью". Всякий раз, когда Клава слышала подобные разговоры, только пожимала плечами.
“Да уж, повезло"
– Опять яичница? – спросила Мария Васильевна, едва переступив порог.
– А мне нравится, – заявила Клава. Мама не ответила. Скинула бежевый, который носила уже пятнадцать лет, плащ, бросила на коридорный стул тяжелую сумку, прошла на кухню.
По взгляду матери Клава поняла, что мама заметила пустую раковину и чуть смягчилась.
– А где Олежка? Почему не встречает бабушку? – заворковала Мария Васильевна.
– Мультики смотрит.
– Мультики? А это что? – Мария Васильевна подняла с пола крышку от кастрюли. – Ты опять дала ему крышку? Я же просила тебя этого не делать. Клавдия, сколько можно говорить, что эти крышки потом не отмоешь, что они по краям уже отбиты все. Соседи от грохота, наверное, уснуть не могут, – когда у Марии Васильевны включался режим учительницы, ее было не остановить.
– Они днем не спят, – попыталась защититься Клава, но ее маму, похоже, жалкие оправдания дочери только раззадорили.
– А ты спросила, спят они ли не спят?! – взвизгнула она так, что Клава попятилась. – Дура! Только себе и думаешь. Сама жуй свою яичницу!
Клава замерла, не понимая, что происходит. Только гулко забилось сердце.
– Еще и ребенка принесла на мою голову. Чтобы я на старости лет еще одного воспитывала.
– Но ты же и не…
– Развратница! – припечатала Мария Васильевна.
– В школе проблемы? – рискнула предположить Клава. Все-таки истерика на ровном месте выглядела странно.
– Не твое дело, – процедила Мария Васильевна и, хлопнув дверью, скрылась в своей комнате. Клава тихонько вошла на кухню, положила себе омлет в отдельную тарелку и так же тихо скользнула в детскую.
В детстве приступы ярости у матери проходили куда хуже. Клава не могла не признать, с возрастом характер смягчился. Но когда Мария Васильевна начинала кричать, самое лучшее – не лезть под руку. Исчезнуть. Раствориться. Пусть выместит злость на ком-нибудь другом. Вот только кроме Клавы, у Марии Васильевны никого другого не осталось.
– Пойдем-ка, Олежка, воздухом подышим, – сказала Клава, едва дожевала последний кусочек еды.
