Валентина даже немного расслабилась. Не потому, что стало легче, а потому что тело решило: хуже уже не будет. Она сделала вид, что делает пометки. Блокнот всё ещё лежал на столе, и в нём было достаточно белых страниц, чтобы спрятаться от реальности. Ручка оставляла неровные линии, похожие на ЭКГ страдающей личности, но этого никто не замечал. Все были заняты собственным умиранием под слайды.
Казалось, Кляпа ушла. Растворилась. Забыла. Или решила, что страдание само по себе – достойное наказание. Валентина даже позволила себе полувздох облегчения. Движение плеча, лёгкий наклон головы, ручка уверенно вычеркивает из списка «внутренние угрозы» текущий момент.
И тут – это началось.
Без сигнала, без фразы, без предупредительного «ну что, держись». Просто в один момент тело перестало принадлежать ей. Как будто внутри кто—то повернул рубильник. С треском, с гудением, с ярким светом во тьме внутренней архитектуры. Импульс, чёткий, острый, как удар локтем по нерву, прошёлся от основания позвоночника до макушки, разлетевшись миллионами иголок.
Пальцы, только что державшие ручку, дёрнулись. Она выпала и с глухим стуком покатилась под стол. Рука осталась в воздухе, как будто зависла в позе сомнения. Губы дрогнули, дыхание споткнулось, глаза начали моргать с такой скоростью, будто Валентина пыталась передать сигнал бедствия на международной конференции по беспомощности.
В голове не было слов. Только визг. Он не имел звука, но был как вибрация на внутренней частоте. Тело, утратив границы, стало то ли слишком чувствительным, то ли вообще перестало быть ей. Мышцы то напрягались, то обмякали, и в каждом движении чувствовалось: это не она. Это кто—то в ней. Кто—то, у кого явно нет ни приличия, ни такта, ни элементарного понимания, что совещание – не площадка для сенсорных экспериментов.
Валентина попыталась совладать с собой. Сжала бёдра. Поставила стопы параллельно. Закрыла глаза – на секунду, лишь бы не смотреть ни на кого. Лишь бы никто не увидел, что внутри неё включилась система, о существовании которой даже она не догадывалась. Всё сжалось. Всё дрожало. Даже уши казались замешанными в происходящем – настолько вибрации стали тотальными.
Она не издала ни звука. Пока. Только вдохи стали короткими, как у человека, который пытается дышать под водой. Лицо теряло форму: рот приоткрылся, брови взлетели, шея напряглась. Казалось, если бы кто—то сейчас резко подошёл и спросил «всё в порядке?», Валентина взорвалась бы конфетти из стыда.
В зале всё ещё звучал голос руководителя, как саундтрек к трагикомедии. Он что—то говорил про рынок, про KPI, про необходимость адаптивных решений. Слова шли фоном, как голос диктора в аэропорту, где твой рейс уже улетел, а ты застрял в зоне турбулентного унижения.
Импульсы продолжались. Тело вело себя, как подопытный образец на стресс—тесте. Валентина уже не сидела – она цеплялась за стул. Колени дрожали, спина напряглась до звона. И всё, чего ей хотелось, – исчезнуть. Стереться. Раствориться в PowerPoint, стать стрелкой, исчезнуть среди синих блоков диаграммы и больше никогда не быть телом, в котором кто—то устроил электрошоу.
Где—то глубоко внутри, как злорадный конферансье, Кляпа откашлялась. Не громко, не вслух. Но достаточно, чтобы стало ясно: это – только начало.
Оргазмы разбивали Валентину один за другим, как волны шторма, налетающие на лодку без управления. Это были не плавные подъёмы – это были удары. Каждый накрывал с неожиданной стороны, каждый пробивал в новом месте, не давая ни отдышаться, ни собраться. Тело становилось ареной – не её волей, не по согласию, а по внутреннему уставу, составленному где—то в недрах подсознания и подписанному в полусне.
