– Ну да, слыхали, слыхали: быстро хорошо не бывает.
– Точно.
– Значит, ты тогда уже решил, что я – это твое?
– Если тебя не обижает такая грубая формула.
– Ну а что ж ты тогда в Сокольниках-то?
– А что в Сокольниках?
– Ну чего ты испугался тогда в Сокольниках?
– Да нет, вроде не пугался я. Чего мне пугаться-то?
– Испугался, испугался, дурачок. Никакой решительности не проявил.
Он посмотрел на нее внимательно:
– Ты что, намекаешь, что ты хотела прям вот решительной такой решительности?
– Ну, слава те, наконец-то дошло, Никитин. За столько лет!
– Ну ты даешь, Тань.
– А на это я уже когда-то отвечала, – заявила она смеясь, – что ты там стратеговал, Кутузов? Пусть девушки планируют, а ты, если хочешь получить, говори: «да!» Да, люблю! Да, хочу! Готов за это платить – не имею в виду деньги – расплатиться собой, общей судьбой, идти рука об руку и тому подобное. Была бы я мужчиной, сказала бы: «Люблю! Хочу тебя всю целиком и навсегда! Навсегда, а не на раз, как б…дей!»
– Вот прям так и сказала бы?
– Да! Вот прям так: хочу тебя, люблю тебя! На всю оставшуюся! Вот так сказал – и она твоя!
– Интересная формула, надо записать.
– Пользуйся, так и быть.
– И так все просто…
– А в жизни, Паш, много чего просто: люблю – не люблю, верю – не верю, хочу – не хочу.
– Ну а потом-то что, после слов-то?
– Как что? Ты не знаешь?
– Нет, не знаю, откуда мне знать?
– Что, мальчишки во дворе не рассказывали?
– Да говорили всякие гадости: целоваться, потом трусы, говорили, нужно будет снимать, ну, то есть полная глупость, я не поверил.
– Зря не поверил. Трусы-колбасы – не важно. Потом все просто: любишь всю жизнь.
– А если, Тань, не знаешь, на всю или не на всю? Я вот, например, не знал.
– Ах, вот как! Куда ж ты полез, без знаний-то, двоешник?
– Ну, вот это и была попытка понять, вроде пробы.
– Та-а-к! Вот оно что! Пробу он снять хотел.
– Ага! Дай, думаю, попробую. Проба качества не ухудшит. Качество – это важно, понимаешь, Тань? Товар надо узнать, прежде чем хотеть его на всю жизнь.
– Какой мерзавец. И слова-то какие лавочные, товар узнать, капуста квашеная. Хотел запросто так девушку попробовать. Раньше хотя бы говорили «познать».
– Спасибо, что поправили, Татьяна Ивановна! Верно. Познать хотел. Дай, думаю, познаю. Оченно к знаниям тогда стремился.
– Правильно я тебя, двоешника, послала.
– Правильно, Татьяна Ивановна, учительница первая моя.
– Ладно, первая, слыхали мы про подвиги ваши владимирские!
– Ой, моя не понимай совсем.
– Я говорю: дурачок! Познал хоть что-нибудь полезное?
– Познал, сапасибо тебе, кароший девушк. Очень ты палезный! Очень был кароший.
– Что ты познал, второгодник? Ничего ты не познал!
– Кароши товар познал! Таня звать. Бери нада! Больше бери, сверху бери.
– Ах, сверху тебе, да? Ну, давай, попробуй… давай, сверху…
Они обнаружили, что от первого их любовного свидания у каждого осталось больное место, и пробовали говорить на эту тему, но каждый раз никто не хотел принимать чужую логику, и новые психологические доводы, которые должны были убеждать, приводили только к новой досаде, пока фраза «ну а что ж ты тогда в Сокольниках-то?» сама собой не превратилась в дразнилку, в провокацию и прелюдию, и тогда уже, среди объятий и ласк, можно было говорить все что угодно, на все был ответ, и ничего не было обидно. Татьяна никогда не спрашивала мужа о прежних отношениях и тем более не заикалась о своих, считая, что «деловые связи» похоронены и не имеют никакого значения. Оба считали, что хорошо представляют прошлую жизнь своего супруга. Свою интимную жизнь Павел считал абсолютной тайной, невозможной для какого-либо обсуждения, и был бы поражен, узнав, сколько всего Татьяна разведала про его владимирские отношения. А у супруги, считал он, кроме Константина, ее первого мужа, просто и не могло никого быть.
