Не вязался образ немного безумного и наглого мужчины с этим миленьким мальчиком. Впрочем, все мы были хорошенькими, будучи крохами.
– Ben fatto! E quale sarebbe? (Молодец! И какое же?) – улыбка вновь заиграла на устах матери, когда она расчесывала непослушные кудряшки сына.
– Мама, я тэбя лублу! Это тэбе! – на ломанном русском произнес мальчишка, коверкая слова и протягивая девушке тюльпаны. Боже, как мило!
И, кажется, его мама была со мной согласна:
– Oh, mio caro, grazie mille! Stai crescendo davanti ai tuoi occhi! (О, мой дорогой, большое спасибо! Ты растешь на глазах!) – она расцеловала Дио в щеки и лоб, принимая подарок и прижимая ребенка к своей пышной груди. Мальчик также крепко обнял ее в ответ, звонко смеясь.
Сердце сжалось, застыв на мгновение вместе со слезами на глазах. Я ссутулилась, невольно вспоминая теплое чувство, когда обнимаешь своих родителей…
Когда обнимаешь маму…
Ее нежные, но потёртые жизнью руки, самые красивые морщинки на лице и родной запах, который ты никогда не забудешь… Ее горячее дыхание, живой стук сердца и ласковые поцелуи в лоб.
Мама… Папа… Я так скучаю по вам. И хоть мне почти 30, но я все ещё хочу верить, что вы приедете за мной…
Я жёстко усмехнулась. Какая глупость – требовать от мертвых возвращения.
Но подождите-ка…
Погрузившись в эгоистичные страдания, я совсем позабыла про счастливого мальчика, обнимающего свою маму.
"А знаешь, я тоже рано потерял родителей," – вспомнился серьезный, немного грустный тон мужчины.
И только мысль пролетела в моей голове, как небо почернело. Его заволокло багряными тучами, словно солнце ещё пыталось пробиться сквозь их толстую стену. Но тщетно.
Тюльпаны завяли, гнилыми соцветиями клонясь к земле. Старая вилла пошла трещинами, чтобы через мгновение со страшным грохотом развалиться на куски.
Где-то там, за руинами, раздался нечеловеческий вопль, полный отчаяния и боли. Земля под ногами вновь затряслась.
Женщина в поле исчезла, покинув своего сына. А детский взгляд лишился радости, оставляя лишь пустоту, что постепенно заполнялась красным огнем.
И снова до боли знакомая картина. Взъерошенный мальчишка, весь в синяках и перепачкан чужой кровью, оглядывался по сторонам с циничной отстранённостью. Из приоткрытых очей потекли слезы. Магическое сияние стало ярче.
Дио улыбнулся. Засмеялся, широко раскрывая кровавые глаза и впиваясь пальцами в спутанные кудри, словно вовсе хотел их вырвать. Безумный смех, сотрясая маленькое тело, сменялся плачем, чуть ли не звериным ревом боли, а потом вновь возвращался, как ни в чем не бывало. Дионис медленно сходил с ума.
В груди что-то ёкнуло.
Я не знала, что здесь произошло. Не знала, отчего мальчишка превратился в демона – могла лишь догадываться. Но ноги сами двинулись вперёд, к раненому ребенку, чтобы хоть как-то облегчить его страдания.
– Удивительно, что ты это видишь, – неожиданно раздался за спиной чужой голос. Холодный, как лёд, но звонкий, как утренняя капель. – Забавно. Смертный переиграл демона разума на его же поле. Он явно расстроится.
Мальчик исчез, стоило мне подойти ближе. Но на его месте возник высокий мужчина. Белый, как первый снег.
Длинные, распущенные волосы напоминали шелк, мягко развеваясь на ветру. Острый подбородок приподнят, создавая немного высокомерный образ, а под пушистыми белыми ресницами виднелись голубые радужки. Без зрачка.
Альбинос? Нет, у альбиносов розоватый оттенок кожи из-за просвечивающихся кровеносных сосудов. А у него – мертвенно-белая, чуть сияющая перламутром, как чистый лист бумаги. Словно не было в нем ничего живого.
