В тот год он как раз и пристрастил Васю к московским театрам. Они срывались в столицу на спектакли иногда по два раза на неделе, так часто, как позволяли Василисины дежурства. Кстати, он решительно уговаривал ее бросить вторую работу. Дежурства на «Скорой» действительно выматывали, но Василиса привыкла в финансовых делах рассчитывать только на себя, поэтому на все заверения, что он будет помогать ей деньгами, если она уволится, отвечала вежливым, но решительным отказом.
Так же щепетильна она была и в вопросах ведения совместного хозяйства. Впервые Вахтанг предложил ей съехаться чуть ли не назавтра после сцены у фонтана. Однако Васе понадобился почти год, чтобы согласиться перевезти вещи в его квартиру.
Гражданский брак, как бы это ни было старомодно, она не приветствовала. Вася не была ханжой, поэтому понимала, что для того, чтобы спать вместе, мужчине и женщине не обязательно надевать кольца под марш Мендельсона, но в то же время ведение совместного хозяйства считала возможным только после свадьбы. Предложения же Вахтанг ей никак не делал.
Иногда, лежа ночью без сна, Вася думала о том, действительно ли ей хочется стать его женой. Ответа на этот вопрос у нее не было. С одной стороны, она видела, что к этому все идет. Это закономерно вытекало из отношений, которые между ними скдадывались. С другой стороны, законной супругой Вахтанга, носящей фамилию Багратишвили, она себя представить никак не могла. Не из националистических убеждений, упаси господь, но вот казалось ей, что ее суженого будут звать как-то по-другому.
Именно поэтому она и не настаивала на том, чтобы быть представленной родителям Вахтанга или познакомиться с его детьми. От погибшей в автокатастрофе жены у него остались двое детей – четырех и двух лет. Жили они у дедушки с бабушкой.
– А ты почему сам детей не воспитываешь? – как-то полюбопытствовала Василиса.
– Какой из меня отец? – он горько усмехнулся. – Мама – психолог, она может им дать все необходимое. А я – перекати-поле. То один театр, то другой. Сегодня здесь, завтра там. Работа до полуночи. Гастроли. Да и вообще. Я не могу на них смотреть без слез, так они мне жену напоминают. Станут постарше, тогда уж.
От мысли, что он может переехать в другой город, у Василисы сжалось сердце. Она действительно раньше не думала о том, что творческая профессия подразумевает свободу перемещений, что в любой момент Вахтангу могут предложить возглавить труппу в любом другом театре страны, в том числе и в столице, и он, ничем не удерживаемый в их городе, уедет, оставив ее одну.
Пожалуй, именно эта горькая мысль и заставила ее согласиться на его уговоры и все-таки съехаться под одной крышей. Снова стояло лето, и жаркий предгрозовой ветер гнал по улицам тополиный пух, когда она загрузила в такси несколько чемоданов со своими вещами и нырнула в новую жизнь, так и не став Вахтангу законной женой.
Положа руку на сердце, сказать, что после этого что-то принципиально изменилось, было трудно. Утром она вставала, когда он еще спал, и убегала на работу, стараясь не греметь чашками. После работы она покупала продукты и готовила ужин, дожидаясь его дома, если они не договаривались куда-нибудь сходить или съездить, или мчалась в театр или на вокзал, если они куда-нибудь отправлялись.
С вечерних спектаклей он возвращался не раньше десяти вечера, когда хронически не высыпающаяся из-за дежурств Василиса уже клевала носом. Они ужинали, занимались любовью, а потом она все-таки засыпала, не дожидаясь, пока он уляжется в постель. Проснувшись от какого-то звука, она в полудреме видела, как Вахтанг смотрит какой-нибудь фильм в Интернете, ероша волосы, читает новый сценарий или азартно «режется» в танчики. Спать он ложился в два, а то и в три часа ночи, когда Василиса уже находилась в глубоком и ровном сне.
