Кнайпхофская феерия - страница 5





Объясняю, объясняю! Ровно в год рождения Канта в 1724 году три средневековых города объединились в единый юридический Кёнигсберг, т.е. перед нами – семья городов и иллюстрация местной поговорки «В Альтштадте – власть, в Кнайпхофе – роскошь, в Лёбенихте – пашня, а в Закхайме – плут (хулиган)». Альтштадт – первенец, при замке строился, потому представлен рыцарем светским. Кнайпхоф – молодая женщина с ожерельями и прочими прикрасами. Лёбенихт нарисован босым стариком с закатанными штанинами, который держит в руках гросс-картофь (сельская специализация2), а пинает его хулиганистый пригород Закхайм, в котором раньше у таможни «Литовское бревно» селились контрабандисты и всякий подозрительный приграничный элемент; этот Закхайм долго был под патронатом Лёбенихта.

«В году 1724-м три города – Альтштадт, Кнайпхоф, Лебенихт – объединены в город Кенигсберг. Великий сын Иммануил Кант в этом году родился, жил и учил здесь» – гласит надпись на медали.

В 90-е годы прошлого века сюжет был перерисован нашими краеведами; из-за плохой фотокопии художник не разобрал, какой из городов – кто; сделал Лёбенихт беременной женщиной, а старику-Кнайпхофу (наверное, это Ганс Саган) дал в руки огромную морковь3 (рисунок Сергея Волкова, как следует из книги «Кант и старый Кёнигсберг» Гаузе, изданной в далёком 1991 в Калининграде).

…С тех пор в жаркий летний полдень 13 июня этого старика Ганса можно видеть на нашем рынке. Он бродит меж рядов, машет рукою, говорит на шпандинском немецком, и пытается продать огромную морковь. Покупатели от него шарахаются, шепча «Какую репку дед

на нитратах вырастил!», а тот суёт её прохожим и говорит: «Нихт германизиррен! краеведен хейматфоршер эрфиндер чушь!» – но его никто не понимает.

Никто.

Конкуренты-торговцы посылают его к башне Врангеля, в которую так любят инвестировать наши губернаторы. Он приходит к месту, где стоял Немецкий Михель, садится на стенку у рва и начинает с тем же успехом всучивать морковь случайным прохожим улицы Пролетарской.

– Дер легендаре прусише гросс моркофь! – заманивает он покупателей. – Много каротин карашо! – но долго не высиживает, так как из воды рва башни Врангеля на него смотрит Михель подводными позеленевшими глазами. Смотрит-смотрит, затем не выдерживает, вытягивает вдруг длинную медную руку, хватает морковь и прячет её в воду, в тину.

– Да-да, Михель! – говорит ему довольный Ганс Саган на чистейшем шпандинском языке, – я знал, что ты здесь! кушай, тебе каротин не помешает! – и уходит к Верхнему озеру, к морским животным.

Смотреть, как воды озера падают во чрево земли.

Нетто и Брутто

Мало кто знает, что в сочинении главных трудов Кант приняли участие медведи-щитодержатели, с 1697 года стоявшие у ратуши Кнайпхофа.

Дело было так.

Однажды весенним днём Кант, отчитав лекции, шёл в свой дом на улице Магистерштрассе. Был полдень, у ратуши Кнайпхофа дворник шрамкал метлой по брусчатке, и когда Иммануил проходил мимо, дворник вдруг отставил метлу и сказал зычным голосом, которым обычно говорят дворники по весне:

– Герр профессор, я слышал, вы говорили: всё, что по числу есть множество, имеет материю?

– Весьма любопытный интересе для скромного горожанина, – любезно ответил Иммануил, останавливаясь. – Я лишь повторил слова Аристотеля.

– Число – оно нематериально, его не тронешь рукою, и про него можно врать всё что угодно, – продолжал дворник, закладывая руки за обширный дворницкий фартук. – Вы лучше соврите что-нибудь про эти две славные скульптуры, да так, чтобы я поверил!