Книга абсурдов и любви - страница 12

– Не пью, – ответила она и показала на живот, похожий на морскую впадину.

– От этого раньше умирали, – услышала она, – а сейчас новая эпоха.

 С надеждой на новую эпоху Вика вошла в кабинет начальника ЖЭКа: продолговатую, похожую на пенал для цветных карандашей комнату. Кабинет плавал в клубах дыма, словно в него впустили восточного джинна. На её голос никто не откликнулся.

– Да он там, – сказали ей в коридоре. – Ты только крикни, зачем пришла. Может он и проявится.

Вика так и сделала.

– А не врёшь? – спросил тусклый голос с одышкой.

 Голос был. Домоуправа не было. Он возник из небытия после трёхчасовых заклинаний. Администратор ЖЭКа с хорьковыми глазами усадил её на табурет – единственное, что обладало плотью и кротко сказал.

– Слушаю.

 После получасовой жалобы он отвёл её в. самый дальний угол и обронил, что в ситуациях, в который сейчас находится молодая девушка, нужно брать быка за рога. Из дыма вынырнули два бычьих рога, и потрясённая Вика истолковала слова в буквальном смысле.

 Под диктовку администратора она начертала расписку, в которой значилась сумма, взятая в долг, и срок уплаты суммы. Расписку администратор сунул в карманчик под ремнём и сказал, что завтра она может приступать к работе.

– А гроши? – спросила Вика.

– Какие гроши? – удивился домоуправ. – Это ты мне должна. – И показал расписку.

 Спать Вика пристроилась в подвале. Он был удушливый, сырой, с полутёмным светом, который с трудом пробивался через узкое вровень с землёй окошко. За ним раздавались шаги, голоса… Не было запаха степных трав: мяты, чабреца, полыни… Он остался в степи. Его место занимал тяжёлый, мутный запах мокроты.

 Вика погружалась в воспоминания, пытаясь оживить умирающие в сердце угольные посадки, задыхающиеся в пыли морщинистые акации, степь.

 И кто только не поддавался пламенным воспоминаниям и чудному воображению с их волшебными картинками?

 Как ручеёк превращается в полноводную реку, так и промелькнувшая, зацепившая вросшую в душу корнями картинка превращается в просторную панораму.

 Когда в душе тяжело и смутно, когда настоящее задёрнуто непроницаемыми шторами, когда жизнь, словно разваливается на куски, когда черствеет память, а будущее не поддаётся осмыслению и не видно тропинку, по которой можно пройти в него, мы и провинциалы, и самые могущественные владыки, земные боги ищем те живительные истоки, от которых закипает и бурлит кровь, светлеет затемнённый ум, раскрываются сжатые в комок онемевшие чувства…

День замкнулся на воспоминаниях, которые прервал пришедший осоловевший сторож с похожим на рыболовный крючок носом. Он достал из рассыпающегося шкафа раскладушку, которая стоила грошей.

– Нет бабок, – сказала Вика.

– Тогда давай кофту, – сказал сторож. – Я её пока поношу.

 На следующий день из подвала пропало тридцать унитазов.

– Новенькая, – констатировали в домоуправлении.

 Провинциалка поняла, что она оказалась в положении Сизифа, о котором вычитала в энциклопедии, где утверждалось, что Сизиф был величайшим земным     неудачником.

Реванш

До первой стипендии было три месяца и два барьера: вступительные экзамены и пятикопеечный бюджет, который нуждался в срочном пополнении.

Вика отослала домой бумажного гонца с вестью: "Сдала первый экзамен". Телеграммы, взывающие о помощи, исчезали в проклятом Бермудском треугольнике.

За две недели Вика задолжала сторожу за амортизацию раскладушки. Долг начальнику ЖЭКа не укладывался в астрономическую цифру. На домоуправление каждый день обрушивались бедствия. Повинна в них была провинциалка, успевшая захапать и продать не только тридцать белоснежных импортных унитазов, но и десять отечественных чугунных ванн.