Книга Авроры - страница 9




-6-


Когда родители закончили ремонт, осень уже сменилось зимой. Но именно что сменилась – декабрь только вступил в свои владения, а легкая наледь на дорогах не успела преобразоваться в толстый лед с кучами снега по бокам. К этому моменту я уже прочитала все взятые из бабушкиной личной библиотеки книги, включая даже Фей Астрикса, ее последний роман.

Мои волосы немного отросли и я благополучно остригла их в ближайшей парикмахерской. Мама предлагала не тратить на это деньги, заверив, что сможем справиться с таким пустяком сама, но помня свой прошлый раз, я не могла с ней согласиться. Я тогда была в выпускном классе, и мама заявила, что в молодости делала себе лучшие прически. Теперь я понимаю, что она это говорила лишь с целью меня убедить, но я купилась и согласилась, чтобы на выпускной прическу мне сделала она. Надо было подровнять волосы, а потом их затейливо закрутить. В итоге мама обрубала мне челку так криво, что даже на стиль эмо сойти не могло, а пока пыталась совладать с плойкой, посжигала мне все концы. Тот вечер, кажется, определил мамины умения в стилистике, и довольно странно, что она решила, что подобный урок я забуду за каких-то два года.

Впрочем, видимо, она просто пыталась, не особо рассчитывая на успех – потому что когда я отказалась, она покорно кивнула (что случалось с ней очень редко) и даже не задала ни одного вопроса (что случалось еще реже).

Наш дом после ремонта стал напоминать какую-то отрыжку современного веяния. Если бы мама выбирала все сама – это было бы нечто в стиле холодный минимализм, если бы все выбирал папа – это было бы что-то а-ля «веселые оранжевые обои и жизнерадостный зеленый стол». Но поскольку работали они (к сожалению) вместе и сообща, наш дом теперь можно было лихо причислить к современному искусству из того разряда, где на полотне три зеленых капли, а какой-нибудь влиятельный искусствовед перед этим дерьмом потирает подбородок и говорит, что здесь невероятная смысловая нагрузка.

Выглядит это глупо и неуместно, но самое интересное, нравится и отцу и матери. Не нравится только мне это, но на это всем плевать. Мама не преминула бы лишний раз напомнить мне, что если что-то не нравится, жить я могу и отдельно. Да а кому вообще могут нравится бежевые, спокойные обои с золотистым вкрапление в сочетании с ярко-оранжевым угловым диваном и светло-желтым (цвета яркого песка) ворсистым ковром? Такое чувство, что ребенок свою краску разлил, и как в пайнте, ею окрасились все ненароком затронутые объекты.

Теперь, когда я могла видеть окончательный результат ремонта, я определилась со своей позицией.

Я не хочу ремонт.

Оставалось лишь докупить кое-чего по мелочи – какая-та атрибутика интерьера, мама недавно приглядела новую уродливую вазу. Я как раз сидела в своей комнате, когда она позвала меня вниз своим обычным требовательным тоном. По одному ее тону я знала, что мне придется ждать.

Мамин голос (с папиным такого никогда не было) делился на три тональности. Первый – обыденный, это значит, ей просто надо что-то узнать, может даже неважное. Второй – лукавый. Он слегка выше на октаву и она нарочно растягивает гласные в первой половине каждого слова. Таким тоном она обычно пытается разузнать какие-то секреты или вывести меня на правду хитростью. И третий – требовательный. Он низкий, и оттого незнакомцу может даже показаться мужским, гласные максимально короткие, еле проговариваемые, зато согласные шипят по паре секунд. Получается нечто, отдаленно похожее на разгневанное шипение черной мамбы, которая овладела человеческим диалектом.