Может быть, и не обязательно уточнять, что здесь идёт речь о разнице не в отношении к идеалу, а в отношении к средствам его раскрытия. Но сам я, перечитывая этот фрагмент, понял это не сразу и хотел бы уменьшить риск читательского непонимания. К слову сказать, раньше я относился к возможности непонимания более равнодушно. И когда теперь я не сразу понимаю самого себя, мне видится здесь если не наказание, то некий укор за это равнодушие.
Та философия, которая занята осмыслением своих собственных категорий, своего собственного развития, которая увлечена изощрённой детализацией той или иной основополагающей гипотезы, выдаваемой по недоброй традиции за истину, которая поддерживает своё рыхловатое тело жёстким корсетом авторитетов, которая старается удовлетворить чувство логики без оглядки на остальные чувства, – не по праву носит имя философии. Можно ли называть любовью к мудрости любовь к рассуждениям?
«Философий две: одна – сообразно истине, другая – сообразно мнению».50
Отграничение истинной философии от философоведения необходимо, но вместе с тем оно и довольно условно. И оно становится нарочитой крайностью, если требовать непременного причисления каждого способа осмысления философских идей к философии или к философоведению.
Многие настоящие философы сформировались в традициях философоведения, говорили на его языке, мыслили его образами. Именно благодаря им философоведение обрело столь огромную и всё-таки незаслуженную власть над философией.
«Есть учёные, для которых сама история философии (как древней, так и новой) есть их философия. Им следует подождать, пока те, кто старается черпать из источников самого разума, кончат своё дело, тогда будет их черёд известить мир о совершившемся».51
Хороший философовед напоминает работника патентного бюро: в ответ на любую философскую идею он считает своим долгом указать её прототип и место в классификационной системе. Он ощущает себя хозяином философии, её распорядителем, относясь к философам с административной снисходительностью. Он по-своему прав, и должность его необходима, но – философы, сторонитесь этой работы!..
«Самобытный мыслитель находится в таком же отношении к обыкновенному книжному философу, как очевидец к историческому исследователю; он говорит на основании собственного непосредственного знакомства с делом. Поэтому-то все самобытные мыслители в основе сходятся между собой, и всё их различие проистекает только от точки зрения; где же таковая не изменяет дела, там все они говорят одно и то же».52
Философоведческая оценка крупных философов даёт очень слабое представление об их творчестве. Отбрасывается, как нарочно, самое главное – то, в чём они сходятся друг с другом. Оригинальные положения вытаскиваются на первый план, оригинальность их, то есть обособленность, старательнейшим образом подчёркивается. Внутренние противоречия пригашаются, систематичность учения усиливается до предела. Составляется краткое резюме, ставится инвентарный номер – и набальзамированные останки некогда живого человеческого мировоззрения отправляются в гробницы учебников и хрестоматий.
Философские словари и энциклопедии (самые что ни на есть философоведческие книги) любопытны своим вынужденным непочтением к логической основательности учений. По краткости изложения им приходится игнорировать всю старательную строгость доводов и выводов, к которой философоведение надеется приучить философию. Остаются лишь краткие и очаровательно бездоказательные перечни идей. Другое дело – насколько они затуманены неизбежной для любого справочника тенденциозностью.
