«Материализм и спиритуализм составляют два противоположных полюса одной и той же нелепости, позволяющей нам воображать, будто мы в силах познать нечто, касающееся духа материи».101
«Термины дух и материя – лишь атрибуты одного и того же неизвестного, могущие заменить друг друга».102
Настоящий материалист – не тот, кто безоглядно предан материализму, а тот, кто, признавая, что материализм есть лишь одна из возможных гипотез, сознательно кладет в основу своего мировоззрения именно эту гипотезу и действует в соответствии с её логическими следствиями. При этом он не имеет оснований отказывать другим людям в праве на иные исходные постулаты.
Тезис о гипотетичности любого мировоззренческого принципа, выдвигаемый логическим агностицизмом, может быть естественно отвергнут теми учениями, которые основаны на чувствах религиозного характера. Но учения, считающие себя полностью рациональными, не могут отказаться от этого положения, не признав тем самым, что и они тоже нуждаются в мвоего рода религиозном доверии к своим концепциям.
Во многом я чувствую себя «материалистом», когда исхожу в своём обыденном поведении из материалистических постулатов. Вместе с тем чувствую себя «субъективным идеалистом», когда замечаю, что весь материал для работы сознания получаю в виде личных ощущений. Чувствую себя и «объективным идеалистом», поскольку для цельного восприятия высших жизненных явлений не могу обойтись без религиозных постулатов. Наконец, чувствую себя агностиком, потому что ни один из постулатов не могу признать логической аксиомой.
Идеалистический, религиозный склад сознания и материалистический, рациональный, существуют не только в виде теоретических фундаментов мировоззрения, но и как природные разновидности человеческого характера. При этом самый возвышенный идеалист бывает время от времени поглощён чисто материалистическими заботами, самому последовательному материалисту известны состояния полной духовной сосредоточенности. Лишь полемические традиции да корпоративный дух учений могут помешать человеку видеть эти родственные элементы, располагающие по крайней мере к терпимости.
Веротерпимость важна для верующих и для неверующих. Но для последних – это терпимость к вере, что не так уж отличается от терпимости к другим не свойственным тебе чувствам и требует лишь определённого уровня культуры. Для верующего человека – это терпимость веры, одного из наиболее могущественных чувств. Тут нужны особые усилия, и горе той религии, которая про них забывает или сознательно пренебрегает ими. Даже если нетерпимость способствует корпоративному процветанию церкви, духовная жизнь под воздействием нетерпимости только деградирует.
«Хорошо ли было бы, если бы все люди придерживались одной религии? Нужно ли им следовать общим правилам и подражать одним и тем же добродетелям? Так ли люди похожи друг на друга в своих высших потребностях, что одни и те же религиозные побуждения нужны для грубых и для утончённых, для гордецов и для кротких сердцем, для деятельных и ленивых, для душевно здоровых и больных? Или, может быть, как различны функции в организме человека, так различны пути разных людей в организме человечества? И для одних является наилучшей религия утешения и ободрения, а для других религия угроз и упрёков? По-видимому, это так».103
«Наша молитва за других должна быть не «Боже, даруй ему свет, который ты даровал мне!», а «Даруй ему весь тот свет и истину, которые ему необходимы для его высшего развития!»
