Однажды они рассказали историю, которая запомнится им, наверно, до конца дней: Шли они спокойно домой. Никого не трогали. Не пьяные – они вообще не пьют. Тут откуда ни возьмись появился пьяный в сракотень мент.
– Стоять, стрелять буду! – заорал он, увидев их
Они бежать. Он за ними. Бежит, пистолетом размахивает. Хорошо хоть ума хватило никого не пристрелить.
– Это специфика российской жизни, – пояснил я. – У вас бандиты, кто в чем, ходят, а у нас по форме и с удостоверениями, чтобы человек сразу видел, с кем имеет дело.
Желая сохранить наш семейный уклад, мама пыталась поставить меня на место папы. Я не хотел быть номинальный главой семьи. Меня вполне устраивал социальный статус сына Тамары Васильевны. К тому же все основные вопросы решала, как прежде, она. Поэтому, когда она говорила мне, как папа поступал в тех или иных ситуациях, я отвечал:
– Я не он, так что не трахай мне мозги.
Я всю жизнь старался не вникать в то, что не требует моего непосредственного участия. Особенно в происходящее в стране. Моей мечтой было жить, не зная ни названия страны, ни фамилии президента. Мама то и дело пыталась пересказывать мне увиденное по телевизору или рассказывать о росте цен. Меня это раздражало. Периодически мы скандалили.
– Это же важно! – доказывала мама, когда я демонстративно не желал слушать о повышении цен на коммуналку.
– И что, если я буду это знать, цена упадет?
– Нет, но…
– А раз нет, то и не трахай мне мозги.
Мама обижалась, говорила, что и так со мной уже боится разговаривать.
– Так ты не разговариваешь, – отвечал я. – Ты пересказываешь телевизор.
– Но надо же знать…
– А я хочу не знать.
– Но как?
– Вот так.
– Чудной ты человек.
– Какой есть.
– Скажи тогда, о чем с тобой можно говорить?
– О чем угодно, но только не о том, что говорят по телевизору, и не о ценах на рынке.
Сколько помню, я всегда старался окружить себя этаким вакуумом. В моей комнате постоянно задернуты шторы. А не так давно я врубал музыку утром и выключал перед сном, чтобы отгородиться от окружающих звуковым барьером. Сейчас я делаю это реже. Когда родители уезжали на дачу, я первым делом отключал телефон, затем убирал подальше все часы, чтобы отгородиться не только от внешнего пространства, но и от времени. Совсем нелюдимым при этом я не был, так как, стоило родителям уехать, ко мне в гости заваливали друзья.
Мама не могла понять, что незнание происходящего в стране-и-мире и наличие буфера между мной и ближними являются необходимыми условиями для моего внутреннего комфорта, и постоянно пыталась разрушить мой вакуумный мирок, а я защипал его изо всех сил.
– Как ты будешь жить, когда меня не станет?! – сокрушалась она.
– Тогда и увидим, – отвечал я.
Духовным преемником папы, в конце концов, провозгласил себя Коля. При жизни они с папой не ладили, часто ругались, а один раз не на шутку подрались. «Забыв» об этом, брат создал что-то вроде культа вокруг папиной фигуры. Довольно часто он ходил на папину могилу, пил там водку, разговаривал с папой. Он сделал (за мамины деньги) железное надгробье и оградку, прихватив участок для мамы. Когда мама разделила между нами наследство, Коля под девизом «все папино – мое», выгреб все его вещи и даже потребовал у мамы папино золото. Надо сказать, что золота у нас было немного. Имея свое, советское представление о ценности вещей, родители тратили больше на книги, их у нас было около 2 000 томов, ковры, посуду, вещи и еду.
