Что же не так с этим рассказом, написанным в порыве ночной бессонницы да на одном дыхании музы, воскресшей из прошлого и сетующей о грядущем?
Можно бесконечно рассуждать о недочетах стиля, нюансах сюжетной канвы или иных редакторских и корректорских премудростях, но самый главный недостаток этого рассказа заключается в том, что он никогда не станет книгой. Точка. И не столько из-за того, что рассказы пользуются меньшей популярностью, чем те же романы, у издателей (в конце концов, книгу можно всегда издать за свой счет), сколько из-за того, что случайный порыв неизбежно останется случаем, он едва ли переродится в привычку. И здесь мы подбираемся к весьма важному для нас вопросу – нужна ли писателю самодисциплина в вопросе сочинительства или полагаться только на вдохновение, душевный, так сказать, порыв к творчеству?
Вопрос о том, что первично – курица или яйцо, – одна из главных головных болей философии, спор об этом ведется на протяжении веков. Не открою тайны, если скажу, что ответ нужно искать в особенностях того временного промежутка, в котором ты обитаешь, у каждого поколения он свой. Так вот, фастмодерн беспощаден, он не оставляет времени на праздные рассуждения. Хочешь – значит, надо, надо – значит, сейчас, сию минуту и ни одной секундой позже, дабы не опоздать наверняка. Нет времени ждать озарения свыше, когда кто-то там тебя вдохновенно посетит и сподвигнет на писательские свершения. Рычаг управления внутри тебя: просто толкай, тяни и двигай всем процессом от начала до конца сам!
Да, бесспорно, произведения, рожденные музой, особенно в ночном экстазе, кажутся стройнее и изящнее любого жирного мемуара, написанного под диктовку четко спланированного сюжета, но… Во-первых, то, что показалось тебе проявлением гения ночью, необязательно окажется таковым по прочтении с утра. Такое разочаровывающее отрезвление – частый гость писателей-полуночников, которым недостает потом сил и воли на доработку своего творения, и оно в лучшем случае уходит на время в стол, а то и вовсе остается погребенным там, аки мумия, навечно. Во-вторых, не тешь себя иллюзией, что после твоей смерти потомки захотят раскопать клад в этой твоей литературной гробнице, отыскать там сокровище и кропать над ним день напролет до появления золотого блеска. Времена не те! Сам посуди. Вот достанется тебе в наследство старый дом с библиотекой, и тут два варианта развития событий: готовая книга о жизни предков либо замаранные каракулями, разрозненные листы бумаги? А у тебя дел непочатый край, какие-нибудь там кредиты, авралы – не без этого в наше время. Не до литературных приисков, не так ли?
Ты, конечно, можешь нанять литературного раба, это во все времена практиковалось (ты же не из тех, кто верит в многогранность людей-звезд, за один день успевающих написать книгу, открыть салон красоты и слетать на собственный концерт), но тогда эта книга тебе не нужна, скорее подари ее тому несчастному, которого ты нанял для этой работы. Хотя несчастным в данном случае скорее придется назвать тебя, ведь ты никогда так и не постигнешь таинства творения, а то, что выйдет из-под чужого пера, вряд ли тронет тебя до глубин сердца, тем более – твоих потомков…
Вернемся же к нашему экспериментальному образчику из главы третьей: будем техничны, как иной ученый, анатомирующий лягушку во имя просвещения, и подойдем с беспристрастием к вопросу творения. Итак, мы отдались на волю провидения, которое подхватило некий идейный порыв (в данном случае – обрывок воспоминаний из прошлого) и понесло нас по руслам невиданной реки вдохновения. Не было четко заданных координат данного маршрута, не известны были ни герой, ни второстепенные лица, расплывчато место описания, и самому автору неведом финал этой истории. Как будто некто завязал тебе глаза платком, и весь этот, пусть и короткий, путь ты прошел вслепую.
