Книга замет – Добрых примет - страница 10

Попытка ответить наиболее точно на него – вводит в стопор. Поэтому, чтобы как-то приблизиться к истине, готов припомнить, когда я впервые загорелся работой с рифмой, ведь стихами эти стишки, с которых всё началось, назвать трудно, но в том детском возрасте, я и впрямь уже осознанно исключительно побуждаемый своей инициативой, сочинял потехи ради короткие эпиграммы. Мне было около десяти лет, я пребывал в стационаре Омутнинской районной больницы, и от нечего делать придумывал четверостишия анекдотического характера, а затем показывал продукт своего воображения соседям по палате, чтобы их поразвлечь, и самому остаться довольным весёлой проделкой.

Но в том возрасте, ни я, ни вроде бы окружающие совершенно не позиционировали меня как рифмоплёта, и уж тем более не считали поэтом. Так что, как видите, при тех первых проявлениях поэтической наклонности, я совершенно не чувствовал, что к стихам у меня какое-то особое призвание, или имеется талант.

Вообще, считаю, что любая из реализованностей личности, расцениваемая как талант, истоки свои берёт из ранней юности, и является ни больше, ни меньше, а обыкновенной увлечённостью ребёнка, но многократно усиленной тренировками, поддерживаемой родителями и окружающими, и постоянно совершенствуемой, ежедневно по несколько часов, в течение многих лет.

Чувствовать же себя в роли поэта я начал в классе 10–11. Помню, как на волне увлечённости астрономией и астрофизикой, сочинил мини-поэму «Легенда о солнечной системе», которую с тех пор неоднократно редактировал, но первозданный смысл её остался прежним.

Эту легенду, ещё в сыром первичном варианте я рассказал на творческом вечере, организованном рериховцами, так уж я называю замечательных людей культурной организации, посвящённой творчеству Рериха, но интересующуюся и поддерживающую многогранное проявление красоты в мире.

Пожалуй, исключительно благодаря им, рериховцам, у меня в юности была возможность прикоснуться к духовному миру, я бы даже назвал этих трёх людей: Шитова Анатолия Дмитриевича, Медянцеву Ольгу Евгеньевну, Корепанова Владимира Александровича своими духовными учителями. Даже не представляю, с кем я тогда ещё мог поразмышлять на космические темы, пофилософствовать и потеософствовать, как не с ними. Считаю, что эти люди внесли огромный вклад в то, что мои поначалу нелепые эпиграммы в корне поменяли направление, просветлели и стали в себе нести значительно больше смысла. Первые мои стихи оказались зарифмованной юной философией о бесконечности и смысле жизни.