– Для врача вы неплохо разбираетесь в политике, – усмехнулась Мария.
– Смотрю газеты.
– В них такого не пишут.
– Я читаю между строк. В моем мире это умеют.
– Сомневаюсь. Что ж, Валериан Витольдович, вы справились с поручением, и я сдержу обещание. На днях объявим о вашей помолвке с Ольгой. Но есть одно обстоятельство: мужем наследницы престола может стать исключительно православный человек. А вы католик, по крайней мере, формально.
– Мне принять крещение?
– Католику не обязательно, тем более что в своем мире вы были православным. Достаточно исповедоваться священнику, причаститься и делать это впредь.
– А как с тайной моего происхождения?
– Это не грех, поэтому раскрывать ее не нужно. Кайтесь в том, в чем действительно повинны. Я подберу духовника, который не станет задавать лишних вопросов.
Еще один соглядатай…
– Согласны?
– Да, государыня.
– Еще просьба. Не компрометируйте Ольгу. Что случилось, то случилось, но оставаться у нее на ночь запрещаю.
Недолго музыка играла. Я вздохнул.
– Потерпите. Война закончится, сыграем свадьбу. А пока можете навещать Ольгу, проводить с ней время наедине, но ночевать извольте отправляться домой. Понятно?
– Да, государ ыня.
– Можете быть свободным.
– А как с Джеймсом?
– Поговорите с ним. Исходя из результата, будем решать.
Ну, хоть что-то.
– До свиданья, государыня…
На фронт Пров приехал без сапог.
Дело было так. Поезд, который вез маршевый батальон к фронту, остановился в каком-то городке – паровозу требовалось пополнить запасы воды. Солдаты сдвинули дверь теплушки, в которой ехали, и с любопытством уставились на станцию и окружавшие ее дома. Те утопали в цветущих садах. Их аромат плыл над городком, перебивая вонь угольного дыма и креозота, которым пропитали шпалы железной дороги.
– Из вагона не выходить! – приказал командовавший взводом унтер. – Стоять долго не будем. Кто отстанет – запишут в дезертиры.
После чего спрыгнул на землю и куда-то убежал. Пров сел на пол теплушки и свесил ноги наружу. Рядом пристроились товарищи – кто поместился. Остальные остались стоять за их спинами. Тут к ним и подошел этот мужичок. Одетый в серую косоворотку, в картузе и с большой холщовой сумой через плечо, он скокнул к вагону и хитро посмотрел на Прова из-под кустистых бровей.
– Добрые у тебя сапоги, служивый, – сказал елейно. – Продай!
– Ну да! – усмехнулся Пров. – А ходить-то в чем?
– Лапоточки дам, – сказал мужичок, засунул руку в суму и достал пару лаптей. – Вот, как раз на твою ногу. Онучки у тебя есть, веревочкой обвяжешь – и ходи. Веревочку тоже дам.
– В лаптях много не навоюешь! – хмыкнул сидевший рядом с Провом Прохор.
– На фронте другие дадут, – успокоил мужичок. – Нешто можно солдату без сапог? А доехать и лаптей хватит. Я тебе рубль заплачу.
– Ты что, дядя?! – возмутился Пров. – Добрые сапоги пять рублей стоят, а то и шесть.
– Так то новые, – не смутился мужичок, – а твои ношенные. Не хочешь рубль, тогда – вот! – Он достал из сумки штоф водки. – Выпьешь дорогой. На фронте не нальют.
– А давай! – махнул рукой Пров, подумав.
Его примеру последовал Прохор. Для него у мужичка нашелся второй штоф и пара лаптей. Набежали и другие покупатели. К возвращению унтера пятеро солдат поменяли сапоги на водку[13]. Унтер разогнал торговцев и запрыгнул в теплушку. Паровоз дал гудок, и поезд тронулся.
– Ну, архаровцы! – сказал унтер, разглядев лапотное войско. – Будет вам по приезде! Да и мне с вами.
