– Зачем король зовёт? – спросил он.
– Война будет с Москвой, – ответил Острожский. – Что-то не поделили король с царём. Вроде и мир в том году подписали, всё равно неладно. Только шляхта воевать не хочет, устали от сражений.
– А с турками что? – Курбский отпил из чарки. – Не безобразят?
– Нет, – мотнул головой Острожский. – Они с нами тихо себя ведут. Вот с цесарцами режутся. И ещё я слыхал..
Он наклонился к Курбскому и зашептал то, что ему сообщали верные люди из Стамбула. Якобы султан шлёт немалые деньги королеве английской, чтобы та помогала протестантам во Франции и Германии. А те за это Испании покоя не дают. Пока король испанский с еретиками воюют, то помогать ни Священной Римской империи, ни Венеции не может. Те с турками одни сражаются.
– Папа римский хочет, чтобы и мы покоя османам не давали, да нам это ни к чему, – сказал Острожский, двигая к себе полную чарку. Та зацепилась за трещину на неровном столе, плеснулся мёд.
– Да чтоб тебя! – мотнул головой князь Константин. – Иезуиты-то власти всё больше забирают в Речи Посполитой, и норовят нас на турок натравить. Только ничего не выходит у них.
Он отпил из чарки и поморщился, кисловат медок, у него получше будет.
– Говорят, в Москву иезуиты зачастили, хотят царя на войну сподвигнуть, – Острожский потянулся, оторвал кусок телятины и начал жевать: – Как бы Иван унию какую с римским престолом не подписал.
Курбский хмыкнул. Иван Грозный православной веры крепко держался, и чтобы они с иезуитами сошёлся, он и представить себе не мог.
Выпив по паре чарок, князья заговорили о других делах. Курбский сказал, что в Ковель купец приехал из Москвы, зерно покупать. По дороге он со своими казаками подрался с урядной стражей Вишневецкого. Острожский вздохнул, опять скандал будет.
– Ладно, потом об этом, смотри, что мне из Стамбула привезли, – он поднялся, подошёл к окну, растворил его и крикнул, высунувшись: – А ну саблю мне турецкую принесите!
Через пару минут Острожский показывал Курбскому кривую с широким концом саблю, рукоять покрыта бархатом, украшена изумрудами и рубинами.
– Гляди, Андрей, – князь Константин ударил плашмя поперёк скамьи. Сабля прогнулась и загудела.
– Хороша, – Курбский воин бывалый, сразу оценил оружие. – Купил?
– Нет, – рассмеялся его друг. – Подарили, это такой подход у них. Дескать, оружие дарим своим союзникам. А ещё, вот смотри.
Он немного задрал бархат на рукояти, показался белый остов. Взяв саблю в руку, Курбский поскрёб ногтем.
– Костяная рукоять, – сказал он. – Зубр наверное или рыбий зуб.
– Нет, – Острожский аккуратно приладил бархат обратно. – Это из костей Ивона Лютого.
Курбский вытаращил глаза.
– Это того, что лет десять назад казнили? – спросил он. – С ним ещё гетман Свирговский был, погиб с казаками своими.
Острожский убрал саблю в ножны и кивнул.
– Турки из его костей рукоятей понаделали, чтобы храбрость Ивона сохранилась в оружии.
Князья выпили ещё по чарке, помолчали.
– Поехали, – встал Курбский. – У меня во дворце ещё поговорим. Надо же, из человечьих костей сделали.
Он покачал головой, глядя на саблю. Острожский взял её и подмигнул.
– Сейчас мне никто не страшен, – захохотал он. – Стану лютым, как Ивон!
Курбский ухмыльнулся. Взяв друг друга под руки, они пошли на площадь, где их ждали кареты.
Над площадью у костёла Святых Иоаннов стояла пыль. Ветер с реки крутил её и бросал в окна. Пётр Скарга поморщился, отряхнул шёлковые манжеты камзола и обернулся.
