– Он тебя не получит, – прошептала Кая. – Обещаю.
Ивлин тихонько рассмеялась.
– Он тебя не получит! – передразнила она. – Милосердная Богиня! У тебя, правда, не все дома, а?
– Вот увидишь.
– А как ты намерена ему помешать, Кая Неустрашимая? Как будешь защищать меня от самого Арида?
Они словно поменялись местами. Ивлин вмиг повзрослела, а Кая превратилась в наивного ребёнка, пытающегося доказать, что единороги и впрямь скачут по радуге.
– А что если мы сбежим? – прошептала она, уткнувшись лицом в плечо госпожи.
– И куда же? – Ивлин чуть повернулась, чтобы поглядеть на неё. – Кая! Ну, сбегу я, допустим, а что потом? Если Арид не получит меня, он сожжёт весь наш осколок, даже глазом не моргнёт. Ты этого хочешь? Чтобы наш дворец лежал в руинах? И одни только белые скелеты в песке там, где теперь твоя деревня? Знаешь, давай-ка лучше спать.
Она повернулась к служанке спиной, и вроде бы и впрямь уснула. Кая же не спала. Она думала об одном: что ради госпожи готова была пожертвовать всеми осколками Забытого мира.
Кая ждала, что с вестью о неожиданной помолвке, княжеский дворец с головой окунется в суету, неизменно сопровождавшую торжественные события. Даже в простых крестьянских семьях, помолвки отмечались славно: с угощением и танцами. Тут вам и румяные невесты в пёстрых нарядах, и смоченный элем смех, и резковатая простая музыка. У знати, конечно, другое дело: когда родители Ивлин обручились, и Лилайя приехала в сто двенадцатый юной невестой, осколок украшали ленты, флаги висели в каждом окне, а на улицах без отдыха играли музыканты и выступали актёры и акробаты.
В память о том знаменательном дне, в комнате Ивлин висел портрет – романтическая пастель в обрамлении из серебряных бутонов роз. На ней чета правителей выглядела вовсе не грозно: князь был стройным и прямым, с длинными волосами, заплетенными в косу по тогдашней моде, с тяжелым мечом на поясе, а княгиня – изящная в светло-розовом платье, улыбающаяся и юная. С тех пор минуло уже тридцать пять лет, и едва ли можно было ещё поймать тень той девушки в строгой правительнице.
«А что станет с Ив после десяти, двадцати, тридцати лет в Чертоге?» – с ужасом думала Кая, вспоминая несчастных морских дев и страшных существ, обитавших в сырых пещерах.
Однако месяц шёл своим чередом, а о церемонии никто и не заикался. Не резали скот, не шили наряды. Даже слуги на кухне помалкивали, и только старая подслеповатая кормилица княжны вздыхала и роняла на шитье слёзы.
Ивлин не плакала. Она улыбалась родителям и воровала в кухне сладости. Она пела, сидя за вышиванием в своей круглой комнате-клетке. Она не сбегала с уроков танцев и музыки, а напротив, изучала их с особенным рвением. Но что-то было не так, и Кая была, похоже, единственным человеком во всём замке, от которого не укрылась эта перемена. В ясной глубине глаз княжны поселилась тень, как будто Чертог уже пролил ей в душу каплю тьмы, запятнав то, что некогда было безупречно чистым.
Иногда Кая вспоминала слова Сирены. Та сказала, что могла бы помочь, хотя чем тут поможешь? Да и сама Сирена, далекий заметённый песком осколок и диковинное воспоминание из мира Привратника теперь представлялись полузабытым сном. Лишь царапины, которые оставило на руке ледяное существо, так и не исчезнувшие, а превратившиеся вместо этого в тонкие серебристые шрамы, как будто дикое животное вспороло когтями кожу, напоминали о том, что всё было взаправду.
