Счастья привалило, Дианочка!
Так. Спокойно. В морге я уже была. Трупы видела. Трупы страшнее скелета. Чего мне бояться-то? Ведь не бросится на меня и не укусит! Надо взять себя в руки и осмотреться. Ночевать в лесу мне очень не хочется, в избушке со скелетом всяко безопаснее…
Прикрыв дверь, я сделала несколько шагов внутрь. Низкий потолок нависал над маленькой комнаткой, у противоположной от входа стены стояла печь — обычная, как в деревне, но поменьше. Топчан был единственной кроватью и был, к сожалению, занят. А на столе, на стенах и под потолком лежали и висели пучки трав. Сухие, свежие, перевязанные бечёвками или заботливо укутанные в тряпочки. Столько трав, что голова кружится от их запаха и в носу свербит. Ни одной книги. Ни одной бумаги с записями. Зато у окошка ещё один столик, а на нём склянки и горшочки. Я подошла к ним, заглянула в одну — какой-то серый порошок. В другой оказались кусочки чего-то коричневого и непонятного. В третьей… Я отскочила и зажала рот рукой — в баночке лежали склизкие маленькие глазки!
Фу! Даже думать не хочу, чьи они и как их собирали!
— Гадость какая… — пробормотала, сев на край топчана. Ноги гудели, как неродные. Спать тоже хотелось. А тут скелет. Чёрт… Надо, наверное, озаботиться похоронами. Завернуть прямо в это покрывалко и отнести в лес, вырыть ямку… Яму. Сколько там надо по правилам? Метр или два? Я не смогу физически выкопать два метра земли…
— Я… ещё… не… померла…
Цепкая хватка за запястье заставила меня подскочить и заорать от ужаса. Меня держала рука скелета! Не кости, а рука, обтянутая кожей, пусть даже сухой и похожей на пергамент. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Скелет вовсе ещё не скелет! Что-то среднее между трупом и мумией. Глаза открыты, полностью белёсые, вместо радужки — бельма. Губы шевелятся, старуха — а я отчего-то была уверена, что это женщина — силится что-то сказать. Мамочки… Живой труп, зомби!
Не кричала я только потому, что горло сдавило спазмом. Думала, удавлюсь на месте! А старуха прошептала:
— Давно… жду. Наклонись.
— Я бы предпочла отказаться… — прохрипела, пытаясь вырвать руку, но живой скелет выдохнула:
— Наклонись, сил нет…
С детства меня учили, прямо в голову вдалбливали, что старым, пожилым и людям старше себя нельзя перечить. Поэтому, превозмогая себя, я наклонилась пониже. Старуха широко распахнула невидящие глаза и сказала:
— Во имя Мокоши и Мары, Лады и Лели, Берегини и Живы, отдаю тебе то, что служило мне и людям, что нельзя потерять и другому отдать, только на погребальном костре. Живи с миром, Руда.
— Что? Что вы сказали?
Мне показалось, что я где-то уже это слышала, но думать сейчас и вспоминать было как-то не с руки. Что за белиберду она бормочет? Мокошь какая-то… Богиня, что ли? При чём тут славянский пантеон? И опять Рудой меня назвала… И эта цыганка, ведьма, наверное, они меня преследуют прямо!
— Всё, теперь можно и помирать, — мумия растянула губы в последней улыбке, а мне стало жутко. Я вежливо ответила:
— Ну, может, ещё поживёте…
Старуха выдохнула, прошептала:
— Погребальный костёр…
И закрыла глаза.
Я подождала немного, но она больше не шевелилась, грудь не вздымалась и не опускалась. Полагаю, признаки смерти проверять тут бесполезно, разве что глазное яблоко сдавить… Да и то. Нет, нет, это полное фу! Господи, за что мне всё это?
Костлявая рука отпустила моё запястье. Я отдёрнула руку и потёрла его. Кажется, мне нужно бухнуть, срочно. Вот прямо щас, стопарик чего-нибудь сосудорасширяющего… У ведьмы точно должно быть, пусть даже настоянное на глазках.
