Вконец озверевший, растерявший все силы, до невозможности измотанный басмач, с распаренной, красной и страшной рожей, по которой градом катил пот, собрал последние остатки своих сил и вытащил из шайтан-казана нечто уже непонятное, но ещё живое, кого недавно кинул в котёл. Это нечто, он бросил на ковёр, и сам, тут же рухнул рядом, как подкошенный. Сухие, старческие руки, все в шерсти и бараньем жиру дрожали, пот частыми каплями стекал на дорогой, яркий ковёр, а глаза, не моргая, уставились в потолок. Щенок лежал рядом, молчал и не двигался, он только часто дышал и шумно сопел с прилипшим рисом на чёрном носу.
Всё, что имел пёс: красивую завитую шерсть, лохматый хвост и толстенькие, в мелких завитушках лапы, крупную головку с медвежьими ушками – вся эта красота в миг исчезла, как только его вытащили из этого страшного шайтан-горшка. От головы до хвоста, от спины до живота, всё было улеплено густым слоем застывшего бараньего жира, который крепко держал зёрна риса и даже крупные куски мяса. Все ингридиенты кавказского плова, остатки которого остались от вчерашнего шумного пиршества, сейчас глубоко сидели в густой кудрявой шерсти щенка.
Басмач сидел на ковре, продолжая тяжело дышать. Закатав спущенный, жирный рукав, дорогого, предназначенного для приёма гостей халата, он молча запустил цепкие пальцы в холку лежащего без сил бедняги, которому было теперь всё равно после бешеного полёта по орбите круглого шайтан-казана.
Грызхалатына тащили обратно в сарай. Его задние лапы волочились по земле, у хозяина просто не было сил поднять его, он держал его за шкирку. Открыв скрипучую, перекошенную дверь, пригнувшись, он вошёл внутрь.
– Чтоб тебя сожрали! Шакал! – громко прохрипел хозяин и швырнул щенка в темноту.
Собаки, когда затихли шаги хозяина, начали постепенно отваливаться от плотного шерстяного шара. Куча-мала медленно распадалась, появились морды, хвосты и лапы. Они долго встряхивались, каждая приобретала свой первозданный вид.
Вскоре, сарай начал наполняться ароматом плова. Голодные собаки встревожились, направив носы в одну точку. Пять пар удивлённых, голодных глаз уставились на лежащую кучку, которую скинул им хозяин. И что было бы с этой кучей, если бы она не зашевелилась и жалобно не заскулила? Эта кучка, облепленная мясом и рисом, медленно поползла прямо в собачьи пасти.
Голодная стая окружила ползущую еду, они жадно обнюхивали её со всех сторон и виляли хвостами – они узнали в этом аппетитном шаре своего младшего братца. Псины, одна за одной опускались на земляной пол, и утро собачьей радости началось!
Не кормленная свора до самого вечера возилась с пострадавшим, с завистью глядя на его круглый живот, соображая – сколько ж он в себя впихал, если нам ещё столько принёс? К вечеру чистый и вылизанный, взлохмаченный Грызхалатын в хорошем расположении духа рассказывал своему дружку Берды-Белеберды-Ибн-Оглы на своём собачьем о страшном шайтан-горшке хозяина, в котором он долго крутился. Облизываясь, довольная свора с большой надеждой смотрела на дыру в стене, как на единственную возможность добраться до шайтан-горшка, который варит это чудо. У всех псов на уме была только одна мысль: «Кого бы ещё послать за этим чудо-пловом?». Но в дыру смог пролезть только опытный Грызхалатын, а плов он уже не любил.
