Но нельзя сказать, что в своем решении я опирался только на Ви. Идея вызревала не один год; после того, как подстроенное фанатиками крушение вертолета лишило меня матери, а самого сделало калекой, я всерьез задумался о том, что не за горами планетарная катастрофа, которой человечеству каким-то чудом удавалось избегать в течение века. Я верил, что рано или поздно «крестители» доберутся до ядерного или биологического оружия, чтобы предать человечество «очищающему огню» – пусть даже им самим придётся черным дымом подняться в небо, где на самом деле их не ждут.
Беспокоясь за свою жизнь, я стал искать место, где смог бы быть по-настоящему полезен – и, желательно, как можно дальше от Линдонов. Боевого духа моей матери во мне не было ни процента. Разумеется, я мог уйти на одну из наших стационарных или мобильных подводных станций в качестве начальника какой-нибудь лаборатории, но жизнь в ограниченном пространстве под стометровым слоем воды меня тоже не привлекала. Этот вариант я не отмел окончательно, а приберег на крайний случай, не подозревая, насколько этот «случай» может оказаться коварным.
Снимать с десмодуса оставшиеся защиты пришлось долго. Время от времени я отвлекался на данные метеорологических датчиков, поступавшие через приемник на чип расширенной памяти. Я выяснил, что перед тем, как быть отправленным ко мне, робот исполнял в «Семи Ветрах» охранные функции и аэрофотосъемку моря и суши для каких-то повседневных городских нужд, получая энергию, как и большинство десмодусов, через фотоэлементы на крыльях. И нужно быть действительно высококлассным инженером, чтобы дистанционно перехватить и перепрограммировать беспилотник линдоновской сборки.
Я вновь посмотрел на второй монитор: показатели в течение дня, конечно, изменились, но в пределах нормы. Но только не индекс DST, что показывает уровень геомагнитного возмущения. Минус пятьдесят нанотесла за час опускается до минус ста и продолжает ползти вниз. Наружные датчики словно взбесились, цифры скачут туда-сюда. Никогда такого безумия не видел.
Переключаюсь на наружную камеру: изображение испещрено помехами, как ветровое стекло, засиженное насекомыми. Картинка то растворяется в черно-белом «шуме», то появляется вновь. От зрелища захватывает дух: оно сказочно красиво, если не знать, что за ним стоит. Несмотря на дневное время, по небесам зелеными и розовыми всполохами разливается полярное сияние. Чертыхнувшись, включаю аналоговое радио, которое вручную смастерил в одну из бессонных ночей, разбуженный очередным кошмаром (в этот раз про ядерную войну).
Ловлю частоту «Крылатого Солнца»; сквозь непрерывное шипение еще можно разобрать разговор Гелиополиса с советским исследовательским судном; моряки уже порядком напуганы, но девушка из «крылатых» сохраняет спокойствие; она убеждает капитана подойти как можно ближе к берегу и поискать защиту для бортовой электроники. Беда, правда, в том, что у невоенного судна такой защиты, скорее всего, нет. Затем в разговор вклинивается третья сторона – подводное судно «Наутилуса» «Селена», но уже через несколько секунд голоса тонут в беспощадном белом шуме, сначала превращаясь в отрывистые восклицания, а затем сменившись монотонным, бессмысленным и безжизненным шипением. Наконец, внешние датчики отключаются одни за другим.
Тишина, в которой я привык работать, давит, словно пресс. Уже сейчас, должно быть, на Землю дождем сыплются самолеты и спутники. В мегаполисах через несколько минут начнутся хаос и паника, особенно на самом нижнем уровне. Агония будет продлеваться, пока работают резервные генераторы, но когда все поймут, что задница наступила надолго, – рухнет всё, кроме армии; да я и насчет нее, честно говоря, не уверен. Если все правда, сотни тысяч погибнут в ближайшие дни… По-прежнему не верится. Не может мой разум этого принять, как не может помыслить реальных масштабов вселенной. Он продолжает отчаянно хвататься за допущение, что это шутка, жестокая провокация, попытка чего-то от меня добиться.
