Внимаю дежурным словам Ивана Сергеевича и отчаянно подавляю зевоту. Я разделяю его ненависть к зажравшимся Великим Родам, но слушать одну и ту же пластинку из года в год уже надоело. Во мне борются три желания: позавтракать, поспать и заняться сексом с Миной. Я вспоминаю уроки оперативного планирования, пытаюсь расставить приоритеты, но постоянно срываюсь и хочу всего и сразу.
– Александр, пришла пора прощаться с детством, становиться по-настоящему взрослым и браться за большие дела! – серые глаза Шефа осуждающе прищурены, он явно понял, что я привычно витаю в облаках и не слушаю его высокопарные рассуждения.
– У вас есть конкретный заказ или вы наставляете меня на путь истинный? – равнодушно спрашиваю я. – Если второе, то позвольте мне немного отдохнуть после вчерашнего задания, а чуть позже я выслушаю вас максимально внимательно!
– Это не задание, дорогой мой, а выпускной экзамен – Испытание, от которого ты не можешь отказаться! – предельно серьезно произносит Шеф.
Шутки с прибаутками закончились. От ледяного взгляда Ивана Сергеевича по позвоночнику опускается холодная волна, и я откидываюсь на спинку кресла, чтобы оказаться как можно дальше от разящего свинца его глаз. Молчу и жду следующих слов. Отказаться от задания я в любом случае не могу: единственная причина, по которой можно покинуть Приют до Испытания – смерть. Вопрос лишь в том, естественная она будет или рукотворная.
– Рано или поздно любой агент сдает главный тест на профпригодность в своей жизни – убивает врага, – обманчиво мягким тоном произносит Шеф. – Или не убивает…
– И тогда убивают его! – я заканчиваю неоконченную фразу и широко улыбаюсь.
Уроки актерского мастерства я посещал недаром, сейчас сам Станиславский не распознает во мне лицедея и не поймет, что за искренней улыбкой и горящими глазами прячется страх и неуверенность в себе.
– Сашка! – тихо обращается ко мне Шеф, и на его проникновенный голос отзываются самые тонкие струны души. – Я же тебя еще восьмилеткой помню! Огромные фиолетовые глаза в половину исхудалого лица, испуганный волчий взгляд и волчий же оскал беспризорника…
Иван Сергеевич потирает левую ладонь, место, где все еще виден шрам от моего детского укуса, и я краснею. Краснею от стыда и хочу зарыться в дорогой паркет, хотя и понимаю, что мной банально манипулируют. Тогда, десять лет назад я подумал, что огромный взрослый дядька поймал меня на улице, чтобы грязно надругаться или хуже того…
– Я не убиваю собственных сыновей, Александр! – взгляд Ивана Сергеевича теплеет и наполняется отцовской любовью.
Сыновей! Слово-то какое подобрал. Ключ к сердцу любой безотцовщины, хоть восемнадцать тебе, хоть семьдесят. Предательская влага наполняет глаза, я встаю с кресла и подхожу к имитации окна. По синему небу плывут облака, на Красной Площади гуляют люди, а часы Спасской башни показывают реальное время.
Мне хочется сказать, что вся теплота и чувственность, культивируемая в Приюте – такая же имитация, потому что здесь растят профессиональных убийц, но я не могу. Мой цинизм расплавлен искусственно вызванным чувством благодарности, и в горле стоит ком.
– Если откажешься, просто уходи на все четыре стороны! – боль в голосе Шефа призвана рвать сердце на части, и я оборачиваюсь.
Играет он безупречно – бессильно осел в кресле, плечи опущены, пальцы дрожат, а в глазах слезы. Не отрываясь, смотрю на его жалкую позу не меньше минуты, и ощущаю себя попавшим в смертельный капкан зверьком.
