Андрей на мгновение замолкает, а затем пытается сгладить неловкость.
– Расскажи мне о своем детстве в сиротском доме! – смущенно просит Трубецкой.
Я знал, что рано или поздно услышу этот вопрос, но аристократическое воспитание моих новых друзей сдерживало их любопытство. Все они не хотели подчеркивать разницу в происхождении и делали вид, что я такой же, как и они. Все за исключением Олега Апраксина.
Набор фальшивых воспоминаний я заготовил давно и мог бы поделиться ими с фальшивой же искренностью, достойной актеров лучших имперских театров, но не хочу так поступать с Андреем.
Я вскакиваю с кресла, подхожу к стеллажу с пластинками и застываю перед виниловым изобилием.
– Ты сериалы смотришь? – спрашиваю я, ведя пальцами по глянцевым корешкам коллекционных изданий.
– Только «Кремлевские Курсанты» смотрел, – смущенно отвечает он, сразу догадавшись, на что я намекаю.
Я размышляю о том, как озвучить правду, не разоблачив себя.
– В раннем детстве я жил так же, как они, – тихо говорю я. – Меня били каждый день. Били из-за моих фиолетовых глаз. А я бил в ответ потому, что глаза мучителей были серыми. Ты же понимаешь, что вас, – я запинаюсь и исправляюсь, – то есть, нас, аристократов, ненавидят?!
– Догадываюсь, – отвечает Андрей. – А ты? Ты тоже ненавидишь?
– Нет! – твердо отвечаю я, хотя на самом деле еще не определился. – В последние годы все изменилось. У меня были крутые преподаватели, прикольные друзья и любимая девушка. Я часто тоскую по той жизни…
Преподаватели врали и манипулировали, друзья и девушка пытались убить, а сам я ничем не лучше их. Можно вытравить мальчика из Приюта, но вытравить Приют из мальчика невозможно. Я хочу завершить этот разговор. Когда-нибудь я обязательно расскажу все, но не сейчас.
Я достаю с полки пластинку группы «Осколки Мечты» и поворачиваюсь к Андрею. Он улавливает мое настроение, подходит к проигрывателю, берет из моих рук пластинку и устанавливает ее на вращающийся диск.
На винил опускается головка звукоснимателя и меня обволакивают тяжелые гитарные аккорды.
– Нет, так музыку не слушают! – говорит Андрей и недовольно кривит губы.
Он усаживает меня в одно из двух кресел, стоящих перед колонками у противоположной стены, открывает винный холодильник, встроенный в тумбу с аудиотехникой, и достает бутылку красного вина.
– Отказ не принимается – даже не думай! – говорит он, перекрикивая музыку. – Знаю, что ты не любишь, когда прислуживают, поэтому открою ее сам! Семейные виноградники в Крыму – ты просто обязан попробовать!
Трубецкой достает из шкафчика два тонкостенных стеклянных бокала, ставит их на тумбу и разливает кровавые слезы виноградной лозы.
– Угощайся! – предлагает он, садясь в соседнее кресло, и протягивает бокал.
Я подношу его к носу, закрываю глаза и вдыхаю легчайшую смесь божественных ароматов. Вино превосходное, это я понимаю уже по запаху. В Приюте нас учили не просто пить спиртное, но и разбираться в нем.
Делаю маленький глоток и перекатываю вкус на языке, прислушиваясь к ощущениям.
– Великолепно! – восклицаю я. – Виноградники Трубецких укладывают виноградники Шуваловых на обе лопатки!
– Ну, не скажи! – возражает Андрей улыбаясь. – Я слышал, что ты не против пропустить бокальчик другой семейного коньяка!
– Ольга сдала? – спрашиваю я и выпиваю остатки вина.
– Она самая! – Андрей кивает. – Надеюсь, сестра не выдала главную тайну Великого Рода Шуваловых?
