Она смотрела на меня, когда я читал, я заметил ее взгляд боковым зрением. Та Женщина, которая жила в этих портретах. Та Строчка Шекспира, которая нашла в душе моей отклик. Она проникала в меня своими глазами, глаза – это душа, я убежден. Она зовет меня. Она хочет меня. Она владеет мной…
Когда я переступил порог кофейни, то заметил, что незнакомка в этот день пришла раньше меня. Впервые за эти несколько дней я заглянул в ее лицо с любопытством. Она старше меня минимум года на три, а может, и на пять. Круги под глазами, усталые глаза кофейного цвета, обветренные губы. И вся она какая-то слегка помятая. Подавленная… Первая мысль при взгляде на нее – она выглядит старше своих лет. Может быть, она больна? Не знаю такой болезни, кроме алкоголизма и несчастной любви, которая могла бы с ней такое сделать. Но, с другой стороны, эта женщина не выглядела пострадавшей от неразделенных чувств. Слишком много понимания было в ее стеклянных глазах.
На столике возле нее лежала книга сонетов, а рядом стояла чашка кофе. Почему вы не идете к себе домой? У вас есть дом? Судя по вашему платью – есть. Это не ваше место, леди, возвращайтесь немедленно домой. Здесь вам делать нечего. Вы слишком живая для этого места.
Я обошел ее и сел за свой столик. Вам нужно умыться, принять горячую ванну, привести себя в должный вид. Ваши проблемы смываются водой. Это всего лишь пыль на вашем лице. Сегодня вы выглядите на тридцать, а следуя моему совету, завтра вы войдете двадцатилетней. Вам не следует себя убивать. Поверьте, всегда найдется тот, кто это сделает за вас.
Париж вышел из кофейни. Как символично! Вы даже не догадываетесь, что настоящий убийца сидел в десятке метров от вас. Но вам ничего не грозит, не беспокойтесь, вряд ли вы кому-то мешаете жить, кроме меня, разумеется.
И снова я дал слабину…
Я внес в квартиру Ее на руках, ту девушку со сломанным каблуком. Положил ее на кровать в гостиной, а сам тем временем пошел в обувной, находившийся на углу этого дома, чтобы купить ей такие же туфли, как те, что были на ней. К моему удивлению, они были в цене, я даже не мог предположить, что женские туфли могут столько стоить. Тем не менее, я их купил и поставил у входной двери. Если захочешь уйти – я тебя удерживать не стану. И мне хотелось, чтобы она это знала.
Мне не нравилось, что она брала в руки мои книги, перекладывала мои закладки и просто вторгалась в мой мир. Мне казалось, что она может все обо мне узнать, прочитав мои книги. Этого мне не хотелось. Признаюсь, она мне понравилась, ведь в ней было что-то до боли знакомое, перечитанное ранее, пересмотренное десятки раз. Я наслаждался ее присутствием, но никак не показывал этого. Я не мог допустить того, чтобы она узнала о моих чувствах. Это бы сделало меня уязвимым. Беззащитным. И пока на моем лице равнодушие – мне нечего бояться… Нечего стыдиться. Да. Я боялся быть отвергнутым. Непонятым. Смешным и жалким в этих красивых, таинственных глазах. Я смотрел на занавес, за которым скрывалось что-то прекрасное, что-то столь сильно желанное, что мне хотелось подойти и этот занавес сорвать. Я мысленно представил, как подошел к ней сзади и коснулся ее волос, легонько коснулся, подобно ветру, чтобы она не почувствовала, не узнала, не разгадала меня. Я отступил на шаг и смотрел на нее со стороны. Донна перелистывала мои книги, брала мои фотографии на полках, держала в руках, рассматривала и ставила их обратно на место. Она сидела на моем подоконнике и листала загнутые мною страницы. Она примеряла на себя мою кожу…
