Через три дня Данила уже ловко гнал деревенское стадо через жило2, щёлкая кнутом и нарастяг, как делал отец в серьёзном разговоре, поругивая скотину.
Издали картинка была более чем иронична: мальчонка, росточком чуть выше вымени, гонит коров, пощёлкивая кнутом и покрикивая на самых ретивых тёлочек. День выдался солнечным. Коровки разбрелись в редком березняке, пощипывая траву.
Данила расслабился от палившего солнца и летней благодати. Нашёл сосновую ветку и стал выстругивать из неё куклу для сестрёнки. Когда пастушок оторвался от поделки, чтобы оглядеть стадо, вдруг встретился взглядом… с огромным волком.
Умные зелёные глаза с хитрым прищуром смотрели на открывшего рот паренька. Приглядывались пристально, испытующе. Побежит или не побежит? Данила почуял, как внутри появился росток, пока ещё маленький и слабенький, но явственно ощущающий свои корни, цепляющиеся за земную породу. Привычка не уступать, бороться до последнего держала подростка, не пускала дать стрекача. А ещё крепил волю долг сберечь деревенское стадо. Как же оно? Не приедят ли волки тёлок? Внутри закипало сопротивление, и Данила так метнул взглядом на волка, что тот мотнул большой лохматой головой и потрусил в сторону от стада.
Парень споро собрал коровёнок и погнал кормилиц ближе к жилу. Пережитая опасность придала сил и уверенности.
Мальчик лет четырёх, одетый в бархатный бордовый кафтанчик и такого же цвета панталоны, медленно, но верно скатывался по насыпи крутого берега.
А там глубина больше трёх аршин. Барин в прошлом годе приказал углубить, чтобы можно было на прогулочной барке к самому берегу подходить. Малыш потянулся за игрушечным кнутиком, подаренным конюхом Тимофеем, да и соскользни с обрыва. Горло сдавило. Сын владельца имения хотел закричать, но получился слабый ноющий стон. А Иван Бирюков тем временем с другими мужиками около дома плотничал. Совсем недалече. Услыхал звук, будто щенок скулит. Взглянул в сторону обрыва и обомлел. По крутому берегу сползал в мутную глубь ребёнок. Не было времени рассуждать, кто таков, чей сын, как вмиг оказался на краю. Ринулся вниз, одной рукой зацепился за врытый для крепления лодок столбик, а другой уже потянулся к мальчишке.
Предательски закачался столб, увлекаемый тяжестью Ивана, но сильная рука уже подхватила за ворот кафтанчик, нога упёрлась в подвернувшийся корень. Оттолкнувшись, мужик ловко вытащил наверх себя и испуганного ребёнка. Тут же выбежала из дома запыхавшаяся нянька и забрала дитятко. Иван лёг на траву и поднял глаза к высокому ясному небу.
Вернувшийся после трудового дня пастушок заметил стоящую перед родной избой барскую бричку, робко вошёл в сени и услышал громкий раскатистый бас:
– Благодарствую тебе, Иван Ферапонтович, по гроб жизни твой должник, – голос был густой, уверенный, хозяйский.
– А ещё решили мы с Татьяной Кирилловной за спасение нашего Димитрия даровать вольную тебе и домочадцам твоим!
– Так как же, ба-арин? Андрей Борисович! Что ж мы бу-удем де-елать-то? – протянул в ответ хозяин избы.
– А хочешь, Иван, я тебя в столицу перевезу, в Петербурх? Мы сами-то по осени туда собираемся ехать и вас можем захватить. Мы с супружницей так решили, что ты человек волевой, сильный и к работе способный, значит, не пропадёшь и без барина. В люди выйдешь, и дети твои через тебя род получат. А самостоятельность и право жить своей волей, а не барской – единственно достойная тебя награда. Жизнь за жизнь.
