Мелким переливом запели мои браслеты.
Рука комиссара у меня на локте – поздно, вот она цепная реакция:
– Всё это очень трогательно. Пожалуй, мы пойдём, а вы тут продолжайте… – слова встали в горле. Он едва повернулся на звук моего голоса, но смотрит так удивлённо! Продолжая сидеть, снизу вверх, в этом определённо что-то есть… как же я тебя ненавижу! – Чем бы это ни было – продолжайте!
Наверное, вся моя ненависть отразилась во взгляде, Влад дёрнулся, а я разорвала зрительный контакт, не стала ждать господина начальника.
И вот помню же: “как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста”. Молчание – золото!
– Подождите! – этот Хорёк закрыл собой дверной проход. Клянусь отцовскими часами: этот, чуть покрасневший мужчина не может быть ни Совиным в принципе, ни уж тем более, Владом. Он за последние пять минут показал эмоций больше, чем мой муж за два года моей жизни в его доме. Теперь решил добить: – квадрат энного числа Фибоначчи равен произведению его соседей: Ф эн минус первое умножить на Ф эн плюс первое минус единица в энной степени.
– Чего?
Он уже одной рукой приобнял меня немного выше талии, плавно развернул к распахнутой двери.
– Вы зачем-то здесь. Я, как будущий тетрарх, просто не имею никакого морального и, что ещё важнее, – он поднял указательный палец, – этического права, отпустить вас не выслушав. Молодая женщина, уроженка другой тетры, вы бы не пришли сюда, не будь для вас это важно.
Его пальцы мягко поглаживают мою спину так, будто нет на мне шифоновой блузки – каждое движение проникает под кожу.
Нужно собраться! Взять себя в руки, а не позволять ему вот так усаживать себя в кресло.
И что же Релия? Ему ведь не всё равно – он беспокоится о ней. И позволяет себе всякое-чего за мной? У неё на глазах?
– Эта девушка, ей может снова стать плохо.
– Точно! – сияя улыбкой, он вытащил из кармана брюк свой мазфон, приземлился в кресло, быстро набрал сообщение.
– … из вышеперечисленного следует, что консорциум в целом и отдел пиара в частности… – бубнил кто-то из монитора.
Огромного белого монитора, в огромном белом кабинете. За окнами летают мазмобили, увлажнитель выпускает струйку пара, а в этом кабинете, только стол с брифингом и несколько люксовых стульев. Ничего лишнего, но каждый предмет здесь кричит: я стою столько, как тот насос на Ворон, из-за поломки которого пересыхает поле. И зеркала повсюду. Много-много гавёных зеркал, что, даже если зеркала нет, чувство такое, будто оно обязательно есть, отражает такое же зеркало и белоснежную стену. Жуть.
“Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где подкапывают и крадут” – судя по кабинету: он до сих пор не знает писание.
– Господин Совин, – комиссару пришлось присесть самому, приглашения он так и не дождался. Хорёк, смотрящий на меня, сделал вид, что не заметил, только его левая скула, с проклятой родинкой, недовольно дёрнулась.
– Я прошу прощения, у меня важная встреча, я не могу отключить звук, но, обещаю, они нам не помешают. Он клацнул, полагаю, выключил микрофон.
– Это мешает нам чётко оценить конкурентные преимущества системы. Прошлое не должно мешать настоящему… – из монитора.
Хозяин кабинета кашлянул, сделал звук из динамиков тише:
– Чем могу помочь?
– Да, собственно, мы-то потому и пришли, что вроде как вам требовалась помощь.
– Вот как? – перебил Влад комиссара
