– Отошла от деревни я, значит, с версту, не больше, гляжу – на тропинке козёл стоит. А Анисья, сватья-то моя, жалилась мне, что козёл у неё потерялся. Славный козёл у Анисьи был – здоровый, полтелёнка – не меньше. Да не в этом дело, красавец, а не козёл: борода седая, сам чёрный, шерсть блестящая, а рога крученые, точёные, а нраву какого дерзкого был – все собаки его боялись. Шибко переживала Анисьюшка – две ночи на то время её Костя дома не ночевал, – старуха замолчала и задала Серёге вопрос, которого он никак не ожидал, считая, что старуха находится где-то там, в себе, в своих переживаниях. – Ты понял, что Костей она козла этого называла? – пронзая Серёгина своим взглядом, спросила тётя Шура. Серёгин закивал. – Вот, гляжу, на тропке козёл, значит, на меня уставился, я ему: «Кось, Кось, Кось», а он мне: «Мя, мя-я-я», – ну и подходит ко мне, значит. Ну, гляжу, так и есть, Костя. И борода, и шерсть, рог один у него обломан был, так у этого тоже кончик рога обломан как будто. Только глаза, глаза мне сразу не понравились, дикие они у него какие-то были, ну, думаю, понятно, ведь три дня бедный Костенька в лесу уже бродит, вот и одичал. Доброе дело, думаю, сделаю, недалеко ведь от деревни ушла-то, отведу козла, а в лесу-то и волки могут быть, пропадёт животное. Ворочаюсь я, значит, обратно, в деревню, ну и маню его, значит, за собой – идёт потихонечку, с неохотой так, то меня рассматривает, то травку жуёт, но идёт. Ну, надоело мне эта канитель, солнце уж скоро закатится, а мне ещё пять вёрст до дому топать, а всё ноженьками. А дома, я, чай, не бездомная какая, хозяйство… Ну вот, взяла я верёвочку пеньковую, у меня в котомке завсегда верёвочка есть, на рога ему накинула, да узлом и завязала. Вот тогда дело-то и пошло – идёт козёл за мной, а куда ж ему деваться-то. Я быстренько так иду, чуть замешкаюсь, того и гляди, рогами пониже спины получить можно… Да и оглядываться боязно, у него глаза какие-то нехорошие… – бабка помолчала чуть и снова обратилась к Сергею: – Ты, молодой человек, глаза у козла когда-нибудь видел?
Серёгин поднял к небу глаза – ему вспомнились несколько снимков, что же в них примечательного… Необычный зрачок, прямоугольничком, и располагается не как у кошки – сверху вниз, а горизонтально – вдоль глаза. Он утвердительно кивнул, но старухе его ответ совсем не был нужен.
– И раньше-то жуткие глаза у него были, а щас обернулась, а он такой ненавистью на меня глядит – жуть, а в зрачках – словно огонь дьявольский. Ближе к деревне заупирался, я верёвку на плечо и волоку его, стало быть, крепкая верёвочка была… А вот когда кресты на маковках из-за поворота видно стало, козёл вообще всеми копытами упёрся и не идёт. Повернулась я к нему, а в глазах у него огонь бесовский так и пылает, аж глаз-то самих не видно. Вспомнила я про Господа сразу, ну и прочитала Исусову молитву. Заревел козёл тогда рыком звериным, на дыбы встал, чуть копытом меня не ударил и исчез. А верёвочка петлёй завязанной на тропинку упала, я тоже от неожиданности такой на землю упала, спину, вон, шибко зашибла, – старуха сморщилась от боли, попытавшись распрямиться, – но сгоряча не почуяла, сразу-то соскочила, да бежать, и верёвочку ту там прямо бросила, а ведь такая хорошая верёвочка была, – старуха замолчала, то ли прислушиваясь к больной спине, то ли сожалея об утраченной верёвочке.
