Стараясь поскорее уснуть, она считала в уме до тысячи, но сон не приходил.
Вместо этого почему-то вспомнились родители: как они там? Все-таки какие бы они ни были – это ее родители, ее родные и любимые люди.
Перед глазами замелькали яркие огни большого города, в котором она училась, лица знакомых, подруг. Переживая заново яркие и красочные эпизоды девичьей жизни, Оля улыбалась своим воспоминаниям. Но вдруг, вернувшись в реальность, ужаснулась от мысли, что сейчас она находится вдали от всего этого мира, как травинка, затерявшаяся среди моря тайги.
Ей почему-то стало очень жалко себя. Поддавшись слабости, она заплакала. Зная, что ее никто не услышит, кроме ветра, пугающей темноты да нескончаемых деревьев, Ольга не сдерживала бегущих по щекам слез и всхлипываний. Тихий плач постепенно превращался в истерический, безостановочный рев, от которого застонали бревенчатые стены избушки. Казалось, что уже ничто не может остановить ее.
Кто-то скребется в дверь и скулит. Да это же Волга! Ольга тут же соскочила с нар и пустила обрадованную суку внутрь избушки. Негромким, ласковым голосом позвала собаку к себе в постель. Удивившись такой неожиданной чести, Волга как бы нехотя залезла на нары и притихла в объятиях девичьих рук.
С «подругой» намного легче: Оля была уже не одна! Живое существо было рядом, и на душе стало приятно и спокойно…
Нечто неясное и неопределенное доходило до ее сознания сквозь сон: она поняла, что это, открыв глаза. В окно полноправно стучался рассвет, оживлявший лесных обитателей. Волга стояла около двери и, напружененно подергивая хвостом, крутила головой из стороны в сторону, вслушиваясь в какие-то неясные звуки в сенях.
Стараясь не шуметь, Оля привстала с нар и, взяв в руки ружье, тихо прошлепала босыми ногами к двери. При виде «Белки» беспокойство собаки усилилось: подстегнутая поддержкой хозяйки, она заскулила и принялась царапать дверь лапой. Медленно и осторожно размотав ночной крючок, Оля, придерживая за загривок Волгу, направила в щель срез стволов. Но вместо оскаленной клыкастой пасти увидела знакомую красную бровь глухаря, под которой настороженно замер коричневый немигающий глаз! Присев и приняв изготовительную позу, мошенник, казалось, только и ждал мгновения, чтобы сорваться с места.
Волга не выдержала – хватив резкого запаха дичи, она изо всех сил дернулась и с грозным лаем бросилась в дверь. Но петух уже был в полете! Досадно и бесполезно чавкая челюстями, собака пыталась схватить удалявшуюся дичь. Разрываясь на части, отталкиваясь задними лапами от земли, она, казалось, едва не достигала низко летящего петуха. Бухающие крылья медленно, но уверенно поднимали жирное тело. Отлетев от избушки около пятидесяти метров, глухарь с шумом сел на большой сук разлапистого кедра и, осмотревшись по сторонам, громко заскиркал.
Лающая собака бесилась под деревом, от досады и беспомощности грызла ствол, словно добывая улизнувшую из-под самого носа добычу. Волга была охотницей еще в утробе матери и видела в глухаре только пищу, которую надо добывать. И поэтому, ожидая выстрела, непонимающе смотрела на улыбающуюся хозяйку, как бы говоря: «Ну что же ты медлишь? Стреляй, а то улетит!»
Но Ольга не стреляла. Она узнала в птице своего друга. Любому охотнику известно, что глухарь не боится собаки, сам интересуется ею, а иногда даже дразнит четвероногое животное, сидя на недосягаемой высоте. Промысловики пользуются этим моментом и под собачий лай удачно скрадывают осторожного и чуткого глухаря.
