Потом к нам подсели две девицы. Бар был переполнен, а за нашим столиком еще оставалось два свободных места, и они просто попросили присесть, а может просто искали повод. Честно говоря, я не очень-то разбираюсь в романтических штуках. Но меня и Свиридова это не интересовало. Рыкунов тоже тогда гулял с одной девчонкой. А вот Елинич и Силин с удовольствием завели с ними разговор, втянув и нас троих. Но нам стало скучно, и вскоре мы слиняли на улицу. Там к нам подошел какой-то старый пьяньчуга, которого как выяснилось позже Силин знал в детстве, и жаловался нам, что недавно потерял друга. Сперва мы решили, что тот умер, но пьяньчуга рассказал нам как все было. О том, что его дружок так крепко напился, что стал приставать к их общему знакомому, а после, уединился с ним в спальне. После такого наш старый пьяньчуга не мог с ним общаться. Напоследок он попытался выпросить у нас немного денег, но мы послали его к черту и вернулись в бар.
Тем временем одна из девиц ушла домой, а та, что осталась, вдруг объявила нам: «Вообще-то я замужем. Но мы с мужем прогрессивные люди, и можем спать с кем захотим», – но как я уже говорил, нам это было не интересно, и вскоре она тоже ушла, разочарованная тем, что из пяти пьяных парней ей не удалось поймать и одного. Хотя Елинич и Силин были не прочь с ней закрутиться, но так ничего и не сделали, что было типично для них обоих.
Когда музыканты закончили играть, мы выпили еще по бокалу и покинули бар. На улице тихо плыла пасмурная ночь, но домой никто из нас так и не поехал. Тут я вспомнил, что в фотосалоне у меня лежит бутылка виски, которую я собирался подарить Рыкунову на день рождения, и мы, прихватив ее с собой двинули к Елиничу во флигель, через опустевший городской парк, старый мост и железнодорожные пути, по которым постукивая колесами мчали товарняки. Потом свернули во дворы, чтобы объегорить время, и миновав их пошли вдоль проспекта, прямо к автовокзалу. Распевая песни и неся всякий вздор вроде: «Пожалуй брошу все, и уйду в леса. Буду жить там в сторожке и варить самогон», – «В лесу тебя сожрет медведь», – «Ему никакой медведь не страшен. Ты только глянь на него. Сам кого угодно съест», – «Пусть расскажет это медведю, пока тот будет обгладывать его ногу», – «Да ну вас всех к черту! Убили такую мечту… А меня скормили медведю».
Добравшись до флигеля, мы немного утихли. Расселись кто где, налили виски в чайные чашки, и сидели так около часа ведя разговоры, и то и дела выползая на улицу покурить и немного перевести дух. И вот во время одной из таких передышек, я увидел Свиридова, который стоял, прислонившись к стене. За весь вечер, мы впервые остались наедине. Я подошел к нему, и достав из кармана пачку невольно зевнул.
– Сейчас бы домой. В свою кровать, – сказал он выпустив изо рта облако дыма.
– И не говори, – поддержал я его. – Я вымотан до предела. Похоже не годны мы уже для таких вот посиделок. – Свиридов улыбнулся. Я сел на землю и спросил. – Ну и как там твои дела?
– Да в общем-то все нормально. Как у вас с Кристиной?
– То ругаемся днями напролет, то до беспамятства любим друг друга. Да ты и сам знаешь, как это бывает.
– Конечно знаю, – поддержал меня товарищ. – Мы вот на днях целый вечер орали как полоумные, а теперь не можем вспомнить из-за чего.
– Если я что и понял о браке, так это то, что в день когда твоя женщина перестанет злиться на тебя, тебе лучше начинать собирать пожитки, – я бросил окурок в сторону. – Но ты хоть счастлив?
