Но именно так в итоге и случилось. Ивата во всех подробностях рассказал о бедах своей деревни; прошла зима, уже почти растаял снег, и Йосинори прибыл на своей лошади в Сиракаву, чтобы лично разобраться в происходящем. И, если это действительно будет необходимо, избавиться от кицунэ.
Староста не лгал, когда говорил, что не местные вряд ли доберутся до деревни зимой. С учетом количества снега, который выпал в этом году, наверняка даже деревенским пришлось не сладко, и они оказались отрезанными от остального мира – почти везде, где проезжал Йосинори, снег уже давно сошел, но здесь до сих пор лежали высокие сугробы.
Йосинори повсюду сопровождали любопытные, заинтересованные и даже настороженные взгляды. Он к этому привык. Несмотря на то что оммёдзи помогали людям, им не доверяли, ведь люди, обладающие силой, способной сокрушать демонов, в любой момент могли повернуться спиной к тем, кому помогали еще вчера, и использовать свои способности против них. Хотя зачастую было как раз наоборот: стоило людям получить помощь – как они тут же отворачивались и старались забыть обо всем произошедшем, как о кошмаре. Да и сам Йосинори слишком уж выделялся на фоне деревенских и столичных жителей. Благодаря крови ёкаев, что текла в его теле, он был выше ростом и шире в плечах большинства людей. Конечно, порой встречались по-настоящему могучие люди, но их было не так много, да и они предпочитали скрываться, а не жить на виду. Никто не любил тех, кто слишком отличался.
Вероятно, потому люди не любили и ёкаев – просто не понимали их и желали сохранить хотя бы видимость покоя и стабильности.
Ивата встретил Йосинори как старого друга. Радостно улыбаясь, он почтительно и низко поклонился, показав пример остальным. Лицо Иваты, пусть и счастливое от встречи, осунулось и несло следы усталости и недосыпа. Всего за одну зиму он, казалось, состарился на несколько лет, и значить это могло только одно – произошло что-то серьезное.
– Добро пожаловать, достопочтенный Такаги-сама! – вежливо произнес Ивата севшим голосом, и приветствие тихим эхом отразилось почти от каждого сиракавца.
Йосинори спешился и вернул поклон, бегло осмотрелся и произнес:
– Пусть ками будут вам благоволить. Меня зовут Такаги Йосинори, и я прибыл помочь вам.
Люди распрямили спины – кто медленно, кто проворно, – но выражение глаз не изменилось: в них, как и прежде, отражалось недоверие. Вот только теперь Йосинори еще и отчетливо видел страх. Но боялись они не Йосинори, а чего-то, с чем ему предстоит разобраться.
– Что произошло?
Стоило ему задать этот вопрос, как, казалось, вся деревня напряглась. Каждый кидал взволнованный взгляд на соседа, жался, неловко переступал с ноги на ногу, а женщины торопились скрыться с глаз: прятались за спинами мужей, отцов или братьев, спешили в свои дома. Дурной знак. Очень дурной.
– На прошлой неделе кто-то разорвал на части старика Ясуо, – сказал молодой сиракавец, и в голосе его не было ожидаемых Йосинори тревоги и печали. – Хотя и так понятно, кто это сделал.
Молодой человек был почти на голову ниже оммёдзи, но держался гордо и статно. На бедре – катана, одежда – не по погоде легкая. Не то юноша шел на тренировку с мечом, не то возвращался с нее. Весь его облик так и кричал о жажде мести, желании показать себя и о горячности натуры, а значит, парень мог влезть в неприятности.
– Разорвали на части? – переспросил Йосинори, прекратив рассматривать юношу и сосредоточившись на его глазах – темных, с бушующим в них желанием ввязаться в драку.
