А бой продолжался.
Командир минометной батареи очнулся от холода, вцепившегося в его ноги. Открыл глаза. Кругом шла бешеная стрельба. Ощупал себя. Вроде цел, только очень сильно болела грудь и дышать было тяжело.
– Цел, Палыч! – прокричал командир роты.
– Да, вроде! – прохрипел Палыч, расстегивая на груди разгрузку*.
– Давай! Давай, Палыч, быстрее огонь батареи!
Палыч обернулся, рядом с ним находился верный связист.
– Батарею на связь! – с трудом выговаривая слова, похрипел он. Осторожно выглянул из траншеи, осмотрелся.
– Товарищ, капитан, «Вишня» на связи!
– «Вишня»! Я «Медведь»! Нахожусь на повороте, ориентир двадцать третий, на юг сто метров цель двадцать вторая, пехота противника, одну осколочную мину! Огонь! – взяв гарнитуру* в руки, передал капитан.
– Где Сазонов? – спросил он у связиста. – Наверху бэтра!
– Жив?!
– Не знаю! Но, я видел, как Костик срезал гранатометчика. Класс! – восхищенно ответил матрос.
– Ладно! Потом разберемся!
Мина, со свистом разрезая воздух, врезалась в землю буквально в нескольких десятках метров от них. Разорвавшись глубоко внизу, выбросила фонтан грязи.
– Отлично, Палыч, давай осколочными! – прокричал командир роты.
Командир батареи опять взял гарнитуру у связиста:
– «Вишня»! Придурки! Колпачки со взрывателей снимайте! Дальность больше сто метров, батарее залпом, одну мину! Огонь! Передав команду, сам подумал: «Слава Богу! Что с первой мины колпачок не сняли, а то бы всех посекло осколками». Разрывы мин с сухим треском разорвали воздух, срезая тростник и с шипением проносясь над головами, забарабанили по броне. Пулемет противника замолчал.
– Палыч! Давай еще! – прокричал командир роты.
Разрывы мин начали крушить тростник и кустарник. Командир батареи, управляя огнем, последовательно переносил его скачками по пятьдесят метров, прочесывая местность. Разрывы прекратились, наступила тишина. Все лежали и внимательно осматривали местность.
– Комбата на связь! – приказал командир роты. Связист повернулся на бок.
– Копыта не поднимай! – не успел проговорить командир, как матроса отбросило в сторону, и штанина на глазах начала темнеть от крови. Бойцы, не дожидаясь команды, вновь открыли бешеный огонь из автоматов. За ними опять начал «работу» КПВТ прочесывая тростник.
– Палыч! Давай, еще минами причеши! – прокричал командир роты, накладывая жгут на искалеченную ногу матроса.
Снова мины, разбрасывая веером осколки, уничтожали все на своем пути.
– Стой! Прекратить огонь! – скомандовал командир роты. Опять наступила тишина.
Осмотрели местность. Тихо. Бойцы, по команде поднялись на ноги, осторожно пошли вперед, откуда противник вел огонь.
– «Куб»! Я «Карабин»! Засада противника уничтожена. У меня один «трехсотый»*.
Командир батареи подошел к БТРу, с головы до ног, как и все, он был перепачкан грязью:
– Костя?! Сазонов?! Ты наверху?!
Никто не ответил. Он поднялся наверх БТРа. Матрос лежал, не выпуская автомата из рук, уткнувшись лицом в брезент. Под ним чернела огромная лужа крови. Командир батареи повернул его на бок, глаза матроса были открыты. Он закрыл ему глаза и спустился с БТРа на землю.
– Леха! Доложи комбату у нас «двухсотый*», – тихо сказал он, обращаясь к командиру роты.
Через несколько минут на своем БТРе подъехал комбат. Спрыгнув на землю, он внимательно выслушал доклад командира роты. Подошел к стоявшим носилкам, на которых лежал, закрытый плащ-палаткой «двухсотый». Взяв за край плащ-палатки, приподнял ее, посмотрел на погибшего матроса.
