– Так, смотрите, эта вот коробочка называется процессором, это монитор, а это клавиатура. Здесь на процессоре есть разные кнопки, вот включение, эта вот резет.
– А что это значит резет? – рыжий подлиза Гриня умудрился пролезть почти к самому компьютеру и своим клювом чуть не чиркал Пушкина в спину.
– Это значит перегрузка, нет перезагрузка, – отодвинувшая мелкого от научного прогресса рука поэта изобразила восклицательный знак.
– А как это, – уже совсем с другой стороны рвался к чуду техники рыжий.
Ба-бах, а не надо так опасно приближаться к сокровищам цивилизации, хотя подзатыльник Гриня вроде и не заметил. А физик вторым восклицательным знаком обозначил важность сравнения – это как если бы человек задумался, а потом начал делать что-то заново.
– Ну так это же Леха наш, вылитый резет, – заржал как лошадь Вовка Беркуда, вот зараза, а еще друг называется. Ага, а вам всем лишь бы прикалываться над кем-нибудь. – Резет, а Леха-резет, – чей-то писклявый голосок. Найду – точно настучу по репе.
– А чего сразу я то? – без ответки это нельзя оставлять, а то потом уже будет поздно метаться. Не, ну точно, уже прилепили мне новую кличку.
– А то, что ты и есть так, короче, резет и…
– Вижу, что про кнопки вы все поняли. А об всем остальном мы поговорим с вами позже, – физик прервал Вовку и начал оттеснять нас от прогресса, расставив руки и выдавливая нас своим пузом из учительской.
Так я и стал резетом. А чего, ничего обидного-то там нет. Ну и к тому же ведь это правда, задумывался я. Причем в последнее время все чаще и заметнее. Хотя летом, когда к моему похожему на мел порошку Колба добавила мне россыпь еще каких-то пилюль, думать я стал реже, но глубже, в смысле дольше, а пару раз было, что и вообще не помнил потом ничего. А после начала учебы, наоборот, стало случаться чаще, но и проходить стало быстрее, и возвращался я в себя легче.
В конце первой четверти Мария Нашевна решила проверить, как быстро мы умеем читать. Какой-то там рассказ про осенний лес ребята читали по-разному. Кто-то быстро, Петька вообще два предложения по слогам еле осилил, пока Нашевна его не остановила. Через две парты будет моя очередь. Во рту у меня все пересохло, ладони вспотели, и заныло в левом боку. Потом время почему-то стало тянуться как кисель, пролитый мною утром в столовке. Ощущение чего-то огромного буквально наполнило меня изнутри, как если бы я стал великаном и спрятался внутри маленького меня, но смотрел на наш класс откуда-то сверху. Казалось, что весь мир вокруг меня замер, а сам я стал таким легким-легким, как пушинка из подушки. Вот еще совсем немного и я взлечу, вот так, да еще, еще выше, так высоко, что аж дух захватывает. А потом сумасшедший восторг до щекочущего взрыва в животе, как будто на огромных качелях я летел вниз. Чувство свободного падения наполняло меня таким блаженством, как будто я обнимал всю землю…
– Петро-ов, ты уснул что ли, – голос Нашевны и смешки ребят были на поверхности, куда я медленно всплывал, с удивлением понимая, что зовут меня.
– Петров, ты сегодня будешь читать? – остановившаяся около моей парты воспитательница вопросительно постучала ручкой по лежащей передо мной книжке.
– Ладно, Алексей, посиди пока, – эти ее слова я слышал уже четко, я вернулся. А вот где я был или что со мной было? Не знаю, но это было неописуемо. Причем на мое обычное зависание это было совсем не похоже. Оно-то накрыло меня уже после урока, когда все вышли из класса, и я выпал в мир своих грез без лишних свидетелей. А вот тот полет на самом уроке, это было что-то другое, незнакомое и жутко прекрасное. Так я впервые встретился со сказочной феей, которую, как я узнал позднее, врачи называют аурой – особым ощущением, иногда возникающим перед приступами. После этой встречи она изредка такими вот не доступными обычному человеку ощущениями будет предупреждать меня о скором приступе.
