– Сережа, ну чтоже вы стоите? Садитесь!, -приятный низкий грудной голос принадлежал Полине Николаевне, актрисе под шестьдесят, но не потерявшей своего замечательного женского шарма. Полина Николаевна играла роли» благородных матерей», но в основном в театре была занята немного, причём по личной инициативе, сосредоточившись на работе на радио и на собственной детской студии. Она улыбнулась Сереже, и похлопала ладонью по сиденью соседнего с ней стула, приглашая Сережу сесть. Сережа тоже улыбнулся Полине Николаевне, сел, и хотел было задать ей по традиции вопрос: «Как вы, Полина Николаевна? Как ваши дела?», чтобы Полина Николаевна по-традиции ответила с усмешкой: «Ну как дела у бывшей Офелии и Катерины? Гляжу на вас, милый друг, сквозь толщу воды и лет!».
Но задать вопрос Серёжа не успел. Всё зашелестело, заволновалось, все заняли места на стульях. «Идут! – Идут!, – радостный шепот передавался и подхватывался.
Все резко замолчали. В дверь торжественно и медленно проходит Валя Ткачук, сосредоточенно несущий в руках пред собой большой жестяной восточный кувшин с узким длинным горлышком, и небольшой элегантный стакан-кубок. Красиво и мелодично, словно в опере, Валя доходит до стола и ставит кувшин с кубком на темную бархатную скатерть с бахромой. Валю Ткачука можно принять за помощника режиссера, но это не совсем так: Валя актер, и если и выполняет время от времени работу помрежа, то делает это абсолютно добровольно и безвозмездно. Алина Петровна гордо называет Валю своей правой рукой. Валя пусть и играет маленькие роли, но делает это с особым усердием и трудом. Он знаком с Алиной Петровной с институтских времен, и пользуется в театре определенным весом и уважением. Вот Алина Петровна со знаменитой львиной гривой волос и в очках с тяжелой оправой уступает дорогу драматургу, маленькой улыбающейся женщине в пестрой кофточке и старомодной сумочкой на локте.
Все одухотворенно встали. Ух… У Сережи закружилась голова… Стало еще жарче, как – будто и в без того натопленном помещении кто-то развел невидимый костер.
И началась читка. Первая читка в жизни Сережи. И началось волшебство…
По коридору старого здания какого-то технического НИИ неслись на конях разных мастей, не касаясь копытами пола, всадники Апокалипсиса. Потолок кишел ангелами и прочими божьими созданиями. Между ними метался, не зная, к каким силам приткнуться, младший научный сотрудник Альфред Смирнов. Его возлюбленная, лаборантка Люся, сначала призывала Альфреда к свету, но потом сняла свой белый халат, под которым оказалась чешуйчатая кожа, и Альфред понял, что Люся была суккубом, требующим излияния альфредового семени. Пьеса была наполнена мистикой, аллюзиями и символами.
Маленькая женщина-драматург читала возвышенно и экзальтированно, подобно тому, как некоторые поэтессы выкривают свои стихи. А может, пьеса и была в стихах? Но Серёже было без разницы. Для него это по любому была поэзия. Великая поэзия театра.
Смешной, немного писклявый голос драматурга то голосил немыслимой трелью и фальцетом, то замирал, то пытался опуститься в неведомые трагические глубины. Эта маленькая женщина обыгрывала и проживала не только каждую ситуацию и каждого персонажа, но и, казалось, каждую точку и запятую.
Несколько раз смеялись, и Сережа тоже начинал смеяться вместе со всеми, так как находил то, над чем смеялись, необычайно смешным. Также ахал вместе со всеми.
