– Да и вам теперь не пойми как до дома топать. У нас же народ без тормозов: хихикать начнут, пальцем показывать. Уроды просто!
Марта пожалела, что расписалась. Молодой человек злился не на московскую мэрию, а на весь мир. Диагноз очевиден и лечению не подлежит. А вот убитую горем девушку, готовую расплакаться от откровений обиженного жизнью парня, захотелось приободрить:
– Подумайте о чем-нибудь хорошем, – предложила Марта.
– О чем? – уныло спросила несчастная, в глазах которой застыли слезы.
– О чем угодно, и побыстрее, а то испортите макияж.
– В зоопарке три белых медвежонка, – с готовностью откликнулась девица и даже улыбнулась.
«А она вполне симпатичная. Ножки стройные, и личико миловидное», – сменила Марта гнев на милость. Она протянула девушке руку:
– Давайте вторую туфелю. Хорошенькие медвежата?
– Очень. – Девушка с готовностью протянула оставшуюся целую босоножку.
– Пойду посмотрю. – Марта сломала второй каблук и вернула обувь: – Так будет удобнее.
– Спасибо.
– И вам.
– За что?
– За медведей.
Медведи действительно оказались забавными. Марта стояла у клетки минут сорок, с удовольствием наблюдая за их веселой игрой. Они ныряли, брызгались, пытались догнать друг друга, а догнав, покусывали и легонько дрались большими мохнатыми лапами. Марта смотрела – не могла оторваться, но вместе с тем испытывала какое-то непонятное чувство легкого беспокойства. Что-то ее смущало, что-то было не так. Потом она поняла: странным и необычным показалось количество народа. Около загона белых медведей обычно не протолкнешься, приходится несколько минут ждать своей очереди, чтобы пробиться к стеклу через целый лес рук, плеч и голов. Но сегодня ничего подобного не наблюдалось. Кроме Марты, еще несколько таких же зевак, парочка явных командированных, убивающих время до поезда или самолета, несколько мамаш с прогулочными колясками – и больше никого.
– Как мало народа, – высказала Марта вслух свое удивление.
– Так ничего удивительного, – откликнулась полноватая румяная женщина и сунула такому же пухлому, сидящему в коляске карапузу стаканчик с мороженым. – Первое сентября ведь.
– Действительно. – Марта и не заметила, как кончилось лето. – Удивительно просто.
– Я же говорю, – женщина повысила тон, – нет ничего удивительного!
– Нет-нет, это я не вам.
Это Марта сказала себе. Удивительным был вовсе не конец лета. Ее поразило то, что каким-то непостижимым образом ей почти удалось совершить то, о чем она мечтала последние лет двадцать, – забыть о первом сентября, не заметить его, проспать, пробежать, пролететь, чтобы только не думать, не вспоминать и не ощущать себя снова в самом грустном дне своей жизни.
– Первое сентября, – повторила Марта. Ее голос ничего не выражал, глаза не погрустнели, спина не согнулась. Но мир перевернулся. Веселые медведи исчезли, беззаботность отпуска испарилась, уступив место воспоминаниям, которые сделали планету именно такой, какой она и должна была явиться к Марте в первый день осени: жестокой, мрачной и очень холодной, несмотря на теплый легкий ветерок в листве и яркое солнце на голубом и все еще по-летнему ясном небе. Погода радовала и грела. Но, несмотря на это, первый день осени всегда заставлял сердце Марты стынуть холодной льдинкой. «Школьные годы чудесные…» Да. К ним у Марты претензий не было. Но ведь не будь они такими чудесными, все, что случилось потом, не казалось бы ей теперь таким мрачным и безысходным.
