Доафонская жизнь архимандрита Авеля в чем-то самом существенном очень похожа на жизненный путь отца Ипполита. Да, жили так, сказать по правде, далеко не все. Но, может, потому они и любили, и понимали друг друга, что крест служения Богу и ближнему был для них обоих одинаково желанным.
– Я тогда иподьяконствовал в Рязани у старца-архиепископа Димитрия (Градусова, в великой схиме – Лазаря), – рассказал историю своей юности отец Авель. – За четыре километра в церковь пешком ходил. Родители мои умерли в 1943 году. Мне тогда было 16 лет. А владыка Димитрий меня как будто усыновил… Шла война. Одно горе кругом. Того убили, этот без вести пропал. Смерть стучалась в каждый дом, и я не стал никого тревожить своей бедой. А у меня оставалось два младших брата и две сестры, самому маленькому – три годика. Помню, как тогда в храме владыка взял меня за подбородок: «Ты чего же, ангел мой, не говоришь, что Господь твоего папочку-то взял?» У меня слезы так и покатились по лицу. А он: «Не плачь, ты радуйся. У кого Бог берет, тому Сам заменяет. Теперь тебе Бог и отец, и мать. Ты самый счастливый человек». Я и утешался этим. В 18 лет владыка меня постриг в монахи и рукоположил в сан. Он меня очень любил. Но не только ко мне он так хорошо относился. Его секретарем стал мой друг иеромонах Никодим (Ротов), как и я, рязанец, а я тогда уже на приходе служил… И однажды владыка Димитрий нам с ним нечто особенное приоткрыл: «Не думайте, что вы случайно познакомились. Вас Царица Небесная избрала и соединила, а мне вас препоручила». Так мы и росли под его крылом. Я просился у него в Киев съездить, владыка мне отвечал: «Ангел мой, сиди дома, сиди дома, будет тебе и Киев, будет тебе и Афон…» Он все предсказал, что потом сбылось. Отцу Никодиму владыка благословил учиться в духовной академии, а мне прямо-таки запретил, хоть я и очень желал: «Владыка, так мне хочется о Боге больше знать…» – «Тебе нет благословения Божьего и моего благоволения на это нет». И добавил: «Ангел мой, придет время, к тебе академики будут приезжать за советом, и Господь превознесет тебя так, что твои собратья будут тебе завидовать… Знаешь что, – и он кивнул в сторону отца Никодима, – у него будет такое послушание, трудное и ответственное, что ему некогда будет помолиться за себя. А ты молись, молись за него, как за самого себя, больше, чем за себя! А ты, – он посмотрел на отца Никодима, – ты береги Авеля, как зеницу ока! Потому что в нем – вся твоя сила».
…Хрущев грозился «показать по телевизору последнего попа». Отец Авель в это время служил в Ярославской епархии. В областной газете о нем опубликовали статью на весь разворот: «Шарлатан ХХ века». Мол, безбожник и аморальный. Временно управлявший епархией тяжелобольной владыка Исайя (Ковалев) воспринял эту циничную клевету со слезами. «Владыка, а что же вы плачете?» – спросил отец Авель. «Вот, почитай» – «Что, смертный приговор? Я не боюсь. Вы, ради Бога, только не сопротивляйтесь им. Вы больной человек, выбросят вас на улицу, куда вы пойдете? А меня отпустите с Богом домой в Рязань» – «Но тебе же после этого нигде не дадут служить. Работать тоже не дадут» – «Я знаю. Но я воспитал двоих братьев и двух сестер. Уж они мне с голоду умереть не дадут. Совесть у них есть, каждый мне в день по куску хлеба даст, на завтрак, на обед, на ужин – я и проживу. А четвертый кусок-то всегда найдется кому отдать, такому же нищему, как и я».
