Когда придет Большая Черепаха - страница 7

– Конечно, любимый, я слушаю, – нарочито спокойно отвечает девушка, но голос ее звучит неестественно.

Лулу моментально напрягается, ее выдают жесты. Она берет бумажный пакет и очень аккуратно, по сгибам, начинает его складывать. Возможно, сейчас она думает, что он хочет расторгнуть помолвку или сообщить, что кто-то из ее сторонников переменил мнение и собирается голосовать на худсовете за Наташу. Отто решает не тянуть.

– Это касается Панциря-3. Там кое-что случилось.

Она коротко, с облегчением выдыхает, но только на секунду.

– Что случилось? – спрашивает Лулу, с тревогой посмотрев ему в глаза.

– Отключение электричества. Там, видишь ли, пока еще непонятно… Может, авария. А может быть, их отключили от общей сети.

– Что значит, отключили от общей сети? – девушка хмурится.

Отто вздыхает и переводит взгляд на сведенные вместе кончики пальцев. Подушечки черные, пропитались маслом и всякой дрянью, с которой ему приходится иметь дело. Искоса взглянув на невесту, он продолжает:

– Ну, знаешь, ведь про Маяк давно уже говорят. Что им, возможно, не хватает света…

– Я не верю, – тут же перебивает его Лулу и сердито мотает головой.

Отто снова вздыхает, он этого ждал.

– Ну, как бы то ни было… электричества они так и не дождались. Рециркуляторы и система фильтрации не работали, так что… – он ненадолго замолкает и смотрит на нее. А Лулу упорно глядит в стену. Она уже все поняла, но Отто решает все же довести дело до конца. – В общем, когда пришли Слоны, у них не было шансов. Панциря-3 больше нет…

Когда он произносит эти слова, Лулу вздрагивает, как от резкого звука, но головы не поворачивает, и юноша видит ее в профиль: губы сжаты, ноздри подрагивают, будто она злится, но глаза абсолютно сухие. Руки сминают бумажный пакет, и он превращается в неопрятный комок. Отто ждет, когда она что-нибудь скажет по этому поводу, но девушка молчит, и он надеется, что Лулу сейчас заплачет. Он уже представлял, как обнимает ее и утешает, как ее теплые слезы стекают по его шее. А теперь не знает, что делать. Лулу понимает не хуже его: теперь их осталось всего десять – десять Панцирей из ста сорока четырех, и Большой Черепахе, если она вдруг вернется, уже не собрать мир воедино.

– Как ты думаешь, Драматург поддержит меня или Наташу? – внезапно спрашивает она, прерывая молчание. Вопрос обескураживает юношу. Он не понимает, как можно говорить о Театре сейчас. – Мне кажется, у моей пьесы шансов больше. Она хочет ставить «Слепых», но разве в них есть какая-то надежда?

– В твоей пьесе тоже не так чтобы много надежды, – грубовато отзывается Отто. Его злит смена темы. Он хотел разделить со своей нареченной боль утраты, а Лулу решила игнорировать реальность. Как будто если они станут говорить о чем-то другом, это как-то изменит положение вещей; и люди из Панциря-3, которые, может быть, медленно умирали от нехватки воздуха, а может быть (что еще страшнее), погибли от заражения, с ужасом наблюдая за трансформацией собственного тела – как будто все эти несчастные оживут, если сделать вид, что ничего не происходит.

Девушка, наконец, поворачивается к нему.

– В моей пьесе есть два мира, – говорит она серьезно, – и в одном все непоправимо изменилось, а в другом об этом еще не знают, и там, внутри, хорошо.

– Но им предстоит узнать несколько минут спустя. И их идиллия – теперь прошлое, просто иллюзия, – возражает Отто уже спокойнее. Он начинает понимать, почему его невеста заговорила о пьесах.