– Как ты узнала?
– О матушкином сговоре с наземником? – Иллиам дернула плечом. – Однажды она просто позвала меня к себе и сказала, что я должна буду сделать это ради величия Дома. И вот уже год я тайно обучаюсь жречеству. Скоро моё обучение подойдет к концу.
Год? Они скрывали это год?! Впрочем… в тенях Юдоли таятся и не такие интриги, и нередко прямо у тебя под носом.
– Нет, – Мэл раздраженно поморщилась, – как ты узнала, что я предложу себя? Ты сказала, чтоб я не дулась, как будто знала…
Сестрица звонко рассмеялась, и этот звук гулко разнесся по коридорам подвала.
– Конечно, я знала! Ты же Малврае. Малврае никогда не упустит возможности выслужиться перед госпожой-матерью.
Да уж, тут она права. Иногда Мэл очень предсказуема.
Иллиам обошла молчавшего всё это время дэва и приблизилась к старшей сестре. Смерила ее оценивающим взглядом и спросила:
– Она избрала меня вместо тебя. Это больно?
– Это злит.
– Славно! – Сестрица произнесла это слово точь-в-точь как матушка. Чертова пересмешница… – Злость – это хорошо. Это то, что разгоняет нашу темную кровь.
Мэл мрачно улыбнулась.
– О да.
– Так ты… не в обиде?
– Нет. Так решила матриарх, а мы подчиняемся.
– Да, так было всегда… однажды все мы будем так же подчиняться тебе. Не грусти, сестрица. Матушка всё равно любит тебя больше всех нас.
– Это правда. А теперь – прочь от моего раба!
Иллиам фыркнула, но вместо того, чтобы отойти наконец от ее собственности, наклонилась к нему поближе и задумчиво осмотрела его лицо.
– Ты заметила? Он совсем не говорит. Ни слова не сказал, пока я тут с ним любезничала. – Она выпрямилась. – Что будешь с ним делать? Я слышала, что матриарх Релинаров до того, как повредилась умом, украшала дэвами свои покои. Развешивала по стенам как гобелены, с распростертыми крыльями, подцепляя за кожу на крюки, а магия не позволяла им умереть от ран, усталости и голода. А ещё, они, кажется, по приказу хозяйки пели! Говорят, красивые были песни. Ну что, птичка? – Иллиам снова погладила дэва по перьям. – Споешь нам?
Две пары лиловых глаз выжидательно уставились на хмурое лицо пленника. Он и в этот раз промолчал.
– Гляди на них, дочь. Как они слабы. И как пытаются скрыть это за пышностью нарядов и блеском перстней.
Они с матушкой сидели в серебряной ложе Великого Собора Гит`Диа, не снимая с лиц праздных улыбок. Как надели при выходе из экипажа, так и оставили при себе, словно выжгли клеймом. Так было принято в высшем обществе Юдоли. Сколько бы яда не держал на себе спрятанный под юбками кинжал, улыбка должна быть благодушной и всегда на месте. С кресел серебряной ложи открывался отличный вид на чёрную ложу, отделанную редким обсидианом в виде узоров с платья самой Богини. Дорого, помпезно. Отметая любые сомнения, даёт понять, кому принадлежит эта ложа – Первому Дому Релинар.
Матушка права. Слабость их рода была не очевидна с первого взгляда, однако стоило приглядеться… Сама матриарх Мизория – исхудавшая дама в пышном жабо, которое, вероятно, должно было прибавить ей зрительного объёма, – так сдала здоровьем, что последний год перемещается исключительно на носилках. Ее старшая дочь, столь же худая, тонкокостная и невзрачная, как и родительница, при матери была чем-то вроде слуги – стирала с ее лица горячечный пот, приникала ухом к ее рту, дабы не упустить малейшего приказа, целовала перстень на костлявой руке матери чаще, чем того требовал этикет.
