Настоящие имена Лорэй он перестал использовать с той самой минуты, как они получили новые документы. И себя разрешал называть только Гуннаром.
Здоровяк между тем по пояс скрылся в фургоне.
— О, а вот и наша Спящая Красавица проснулась! — пробасил он, вытаскивая на свет связанного Шпее.
Альберт задёргался, словно выброшенная на берег рыбина, протестующе мыча сквозь слои липкой ленты, служившие кляпом.
— Иви, ты иди, иди. — Гуннар оглядел трепыхающегося чиновника взглядом медведя, выловившего лосося. — Я сейчас. Только с господином Шпее поговорю о нормах поведения на нашем рауте.
— Не перестарайся, — попросила эмпат и зашагала вглубь пакгауза.
Гуннар подождал, пока она отойдёт подальше, и молча ткнул дёргающегося чиновника согнутым указательным пальцем в солнечное сплетение. Шпее подавился мычанием и отчаянно зафыркал, таращась в пол выпученными глазами.
— Ещё звук — будет больнее, — предупредил Гуннар.
Советник кивнул, глядя на него с мольбой и ужасом во взгляде. Гуннар перехватил его за пояс брюк и легко понёс к служебным помещениям, насвистывая бравурную мелодию. Несмотря на то, что здоровяк разменял пятый десяток, вес политика не представлял для него серьёзной нагрузки.
В небольшой, четыре на четыре метра, комнате Эйнджела уже прилаживала наручники к массивному металлическому стулу, привинченному ножками к бетонному полу. При виде этой картины Шпее снова задёргался, заслужив укоризненный взгляд Гуннара.
— Не надо трепыхаться, — наставительно сказал здоровяк, пристёгивая Альберта за руки и ноги.
Убедившись, что конечности чиновника надёжно зафиксированы, Гуннар отступил в сторону, и к креслу шагнула Эйнджела. В пальцах с выкрашенными в чёрный цвет ногтями тускло поблёскивал нейроошейник.
Эмпат ощутила ужас пленника. Узнал. Не её, ошейник. Ещё бы, ведь это главное украшение «персонала» Иллюзии.
— Тебе не нужно объяснять, что будет, если я коснусь сенсора? — застёгивая пыточный инструмент на шее советника, мягко спросила Эйнджела.
Странное сочетание злорадства, брезгливости и стыда не давало как следует насладиться местью. Этому умению стоило поучиться у Ри. Сестра вообще делала пугающие успехи в сфере причинения боли другим. Эйнджеле происходящее нравилось много меньше, главным образом из-за эмпатии. Боль — приемлемая плата за возможность оценить состояние собеседника и поймать его на лжи.
Увы, советник Шпее не лгал. Он просто не владел нужной информацией. Поначалу пытался отпираться и делать удивлённое лицо в ответ на вопрос о станции запретных удовольствий, но слабого разряда нейроошейника и короткого экскурса в прошлое от Эйнджелы хватило, чтобы он заговорил.
Станцию Альберт посещал давно и регулярно, но лишь в качестве спутника старого друга с ещё более своеобразными вкусами. Поездки всегда организовывал тот приятель, и ни координат станции, ни ведущих к ним Врат Шпее не знал. Тот человек, с которым он ездил в заведение, уже около полугода находился в длительной командировке где-то на Акадии, а потому сенатор от безысходности начал искать развлечения самостоятельно. Трупы жертв прятал без затей — топил в море после развлечений на яхте.
— Бесполезный кусок дерьма, — раздосадовано подвела итог Эйнджела.
Гуннар кивнул, глядя не на неё, а на захлебывающегося в слюнях и соплях чиновника. Взгляд у здоровяка при этом был такой, что впору в триллерах показывать, — перепуганные зрители гарантированы. Но голос Гуннара оставался спокойным.
