Стараясь не выдать своего возбуждения, Адам поздоровался и по лицу Тома понял, что тот всё-таки заподозрил неладное.
– Ну как поживаешь?
– Нормально, а ты? Как Полли?
– В порядке, передавала тебе привет.
– Спасибо. А ты всё работаешь?
– Да, в «Победе» работы прилично. Но завтра выходной, так что вечером мы играем.
– Как обычно в «Магнолии»?
– Ну а где же ещё.
– Прекрасно. Я как раз собирался пропустить там стаканчик. Ты до одиннадцати?
– Точно не позже.
– Вот и славно. Тогда завтра увидимся.
Не меняясь в лице, Адам вяло махнул рукой на прощанье и сел в только что подъехавший поезд. Не оборачиваясь, он прошёл в конец вагона и занял место у двери, густо раскрашенной граффити.
Когда поезд тронулся, Адам тупо уставился в окно напротив, пытаясь осознать масштабы собственной наглости. Ужин в «Магнолии»? И что его дёрнуло? Лицо Тома, когда он об этом услышал, было неописуемо. Хорошо, что поблизости не было патрулей, а иначе их скупой диалог вызвал бы подозрение даже у таких недоумков.
Но Адам знал, что его инстинкты мудрее – они не подводят. И если вдуматься, то в безумной на первой взгляд идее есть зерно здравого смысла, ведь заявиться в «Магнолию» он может только в случае полной невинности своих помыслов. Если весточку от Бернарда подбросило не Управление, то в этом роскошном заведении, у всех на виду, Адам будет выглядеть просто эксцентричным молодым человеком, решившим погулять как следует хотя бы раз в своей никчёмной жизни. Над ним лишь посмеются, а кто-нибудь даже снисходительно пожалеет.
Ну а если это их рук дело, то беспокоиться тем более не о чем, потому что роли в пьесе уже расписаны и Адаму уготована главная, а отвертеться от спектакля, поставленного Управлением, ещё никому не удавалось.
Песня прицепилась к нему с самого утра, если, конечно, можно считать утром половину второго, когда Том впервые за две недели продрал глаза без будильника. Он ещё собственное имя не успел вспомнить, а песня уже была там, играла в голове – навязчивый жизнерадостный мотивчик, притоптывая ногой под который, приятно делать что угодно: от мытья посуды до штопанья носков.
Но он начал с того, что распахнул окно, как только увидел дождь, льющий стеной из клубящихся низких туч. Том любил дождь и пьянящие запахи, что он приносил, будь то свежесть озона, тёплый аромат остывающего асфальта или стылой осенней земли, как сегодня. Вдохнув полной грудью уличный воздух, он потянулся и зевнул.
Определённо, это были самые утомительные две недели за много месяцев, хоть Том и не жаловался. По шесть – восемь сеансов в день с раннего утра до девяти вечера и битком набитый зал на каждом: такое бывало лишь пару раз в год, когда школьников и студентов, точно стада молодых барашков, массово загоняли на просмотр фильмов по пройденному материалу. «Новый порядок», «Путь вождя» в трёх частях, «Дорогой революции» и тому подобную чушь Том без устали крутил у себя в аппаратной, пока плёнка не начинала дымиться. Откуда в городе столько детей и когда ему привезут катушки с «Женщинами вождя» и «Вечеринками вождя» – единственные вопросы, занимавшие его измученный мозг в последние пару дней этой сумасшедшей гонки. От бравурных маршей и безумных революционных песен, без которых не обходился ни один фильм, Том начинал истерично смеяться, зажимая ладонями рот и прячась подальше в темноте за проектором. Эта работа, его любимая работа, во время оккупации кинотеатра школьниками вдруг увиделась Тому в её истинном свете, и тут ему уже было не до смеха.
