– И давно ты здесь?
Она широко улыбнулась.
– Не больше минуты.
Том смущённо хмыкнул.
Полли подошла, привычным домашним жестом взъерошила ему волосы и положила подбородок на его плечо. Он ещё боролся с упрямым заломом, но рука теперь плохо слушалась, и утюг метался по испорченному рукаву туда-сюда, как свихнувшийся катер по реке. Секунд через двадцать проклятая складка восторжествовала, окончательно отвоевала своё место, и единственным способом уничтожить её было бы выбросить рубашку в мусорное ведро.
Но это ведь его предпоследняя рубашка. Том перевёл дух и с усилием оторвал утюг от несчастной ткани, опасаясь, что не справится с искушением и прожжёт в ней дыру.
– Как думаешь, это безнадёжно? – расстроенно спросил он.
Тепло и тяжесть на плече исчезли – Полли шагнула в сторону, наклонилась к гладильной доске и нахмурилась, разглаживая пальцами измятый рукав. Том машинально отступил ещё на шаг и запустил ладонь в волосы, стирая ощущение от её прикосновения. Она коротко обернулась и, выдернув утюг из его руки, скомандовала:
– Дай мне воды.
Когда он принёс из кухни полный стакан, она сбрызнула ткань и приложила к ней утюг – шипение, пар, неуловимо быстрые движения, и неподатливый залом разгладился, словно его и не было. Торжествующе улыбаясь, Полли протянула Тому безупречно гладкую рубашку. Он критически оглядел рукав, покачал головой и вздохнул.
– Ну не то что бы идеально…
– Ах ты гад!..
Она пнула его коленом в зад, Том возмущённо вскрикнул, и оба с хохотом покатились из комнаты, уворачиваясь от тычков друг друга. Добежав до кухни, Полли схватила полотенце и принялась хлестать Тома, а тот захлёбывался смехом и закрывался от неё руками, пока беспомощно не повалился на кухонный диван.
– Получай, засранец! – Полли с чувством огрела его напоследок и, давясь от смеха, упала рядом.
Подниматься было лень, и они бездумно лежали на диванчике, хмыкая и подкалывая друг друга, а вечер разгорался за окном, и в этом уютном кульке из долгожданного безделья и дурацких шуток Том чуть было не забыл, что должен куда-то собираться.
Пока он застёгивал пуговицы многострадальной рубашки и укладывал волосы, тёмные, непослушные, на которые вечно уходило слишком много геля, Полли стояла в дверях ванной, скрестив руки на груди, и скептически разглядывала его отражение.
– Пусть прядь на глаза спадает, не убирай её со лба. Так ты будешь кинозвездой.
Том закатывал глаза и от души ругался, потому что времени оставалось всё меньше, а вместо кинозвезды на него из зеркала смотрел взъерошенный тип, который умудрился застегнуть рубашку не на ту пуговицу.
– А кстати, – вспомнил он, приглаживая упрямую прядь, – Адам сегодня гуляет в «Магнолии».
– Что?!
Он видел в зеркале, как лицо Полли вытянулось, а скрещенные руки распались.
– Э-э, ну да, я его встретил вчера, просто не успел сказать тебе. Кажется, наш мальчик где-то разжился деньгами.
– И немедленно сошёл с ума?
– Надеюсь скоро это выяснить. Мы столкнулись в метро, и он был какой-то странный. По-моему, его что-то гложет.
Полли нахмурилась.
– И он ничего не объяснил?
– Нет, только спросил, выступаю ли я завтра, и сказал, что придёт.
– Не нравится мне это…
Том пожал плечами. Ему и самому это не нравилось, но как он мог остановить Адама? Воспитательные беседы с ним не работали даже когда ему было пятнадцать, а теперь он совсем взрослый мальчик.
Прядь наконец-то спадала на глаз как надо, и выглядел Том теперь вполне романтично, хотя на затылке по-прежнему творился кошмар, который он тут же попытался исправить, отчаянно приглаживая волосы обеими руками.
