Когда к парадному подкатило такси, и кофе, и каталог подошли к концу. Из авто показалась девушка в светло-коричневом пальто. Длинные русые волосы были собраны в аккуратный пучок, а лицо закрывал респиратор и темные очки. Это и был первый раз, когда я увидел ее…
Приятное тепло. Приятное тепло и ощущение уюта. Нитки такие твердые, что я могу почувствовать каждую ворсинку, проникнуть в это сплошное, связанное между собой полотно и почувствовать что-то вроде… счастья? Я всегда трогала ткани. Тактильные ощущения от прикосновения к хорошей материи с раннего детства доставляли мне огромное удовольствие. Это целый мир – мир тканей. В каждой из них есть что-то особенное и уникальное.
Хорошие ткани стали теперь редкостью. Словно их разучились делать. Иной раз принесут мне какой-нибудь велюр из магазина, я к нему прикоснусь – и работать не хочется. Не живая это ткань. А вот пальто старое – совсем другое дело. Подкладка шелковая, роговые пуговицы, а шерсть – шерсть в палец толщиной! Не пальто, а сказка! И я несколько дней присматриваюсь к нему, трогаю, одеваю – все понять пытаюсь, что из него можно сделать. Вечером читать усядусь – и себе на плечи его наброшу. А спать пойду – повешу пальто на стул рядом с кроватью, руку в карман засуну, так и сплю. А утром просыпаюсь и уже знаю – юбка будет, длинная, в гармошку. А из подкладки – блузка. И закипела работа. Застучал мой «Билефельд».
От работы со старыми вещами я получаю огромное удовольствие. Вторую жизнь им даю, да с тканью новой знакомлюсь. А когда подкладку снимаю, то под ней можно и маркировочку какую-нибудь усмотреть, а то и целую бирку обнаружить. Ее я аккуратно срезаю и вместе с образцом материи откладываю в специальную шкатулку – там у меня все ткани сохранены, с которыми я дело имела. Много уже их собралось. Очень много.
Это тоже хорошая ткань. Не самая, пожалуй, лучшая, какую мне доводилось видеть, но хорошая. Вместо ярлыка, что правда, на ней чернильное клеймо с цифрами, и решительно непонятно, кто производитель. Обидно.
Ткань хорошая, спору нет, но вот сапоги… Такой мягкой кожи я, пожалуй, не видела! Как будто живая! Мягче, чем у девушки, которая кремы в «ТэЖэ» покупает и на ночь ими мажется. Удивительно мягкая кожа…
Все шло к тому, что правительство рано или поздно будет вынуждено принять меры, что и случилось семнадцатого числа, когда объявили о закрытии границ и, главное, киевского метро. Несколько дней в городе творился настоящий кошмар: пробки, толпы обозленных людей, драки за места в автобусах… Отголоски бурной жизни окраин добрались даже до нашего райского уголка, и по утрам я нередко лицезрел, как из одной легковой машины выходило по пять, а то и шесть человек. Злоба и агрессия, и так бившие через край, достигли предела. В какой-то момент мне начало казаться, что все на грани массовых беспорядков, но день сменялся новым днем, а людей на улицах становилось все меньше. И вдруг город опустел. Я почувствовал это одним утром, когда сидел у окна и обратил внимание на дивную тишину. Киев, наконец-то, успокоился.
Едва затих город, пробудился мой домашний телефон, который начал исступленно звонить. Настырно, грубо, разрушая робкую тишину моей жизни ужасным старомодным звонком. На третий день я не выдержал и, подняв трубку, грубо крикнул: «Вам чего?» Скрипучий голос попросил Татьяну Михайловну, и я автоматически ответил: «Вы не туда попали». Но когда раздался новый звонок, я понял, что попали туда…
