Единственное, о чем она очень беспокоилась в те дни и, что не давало ей покоя, это заметная разница в социальном статусе ее родных и семьи ее возлюбленного. Те, хоть и были когда-то простыми крестьянами, но смогли выбиться, как говорится, в люди, заняв руководящие посты в сельских советах и партийных органах. А то единственное, что хоть как-то могло равнять Дусю и ее жениха, было ее родство с семьей председателя колхоза Ивана Шукалова.
Начавшая война разрушила все планы девушки и ее избранника. С каждым днем становилось все тревожнее. Страна постепенно вставала на военные рельсы. Уходили на фронт деревенские мужчины. На селе оставались только те, кто еще был привязан к сельскому труду и нес ответственность за сбор и сдачу государству урожая. Среди таковых был и сам Иван, и члены семьи возлюбленного Дуси. В итоге, так и не суждено кроткой и скромной, трудолюбивой и хозяйственной красавице выйти в тот год замуж, оставив ей горькую печаль на душе и тягостные мысли о судьбе своего возлюбленного.
Рассказывая все это мужу, Александра Ильинична, словно почувствовав облегчение от прибытия супруга, от потока накопившихся слов и эмоций, которые некому было выместить, некому было облегчить давившие в груди переживания, обернулась в сторону Ивана Федосеевича и, впервые с момента его возвращения, внимательно посмотрела на него. Взглядом, которым может посмотреть только горячо любящая женщина, она заскользила по его лицу. Его глаза обводили каждую точку, цепляясь за все видимые изменения. Брови ее слегка приподнимались, веки подрагивали, немного начали трястись губы. При ярком дневном свете мартовского солнца, отражавшемся в свежевыпавшем накануне снегу, она, наконец, смогла разглядеть его лицо. Ослабшими от постоянного недоедания и переживаний руками она невольно дотронулась до воротника его солдатской шинели, потом коснулась небритых щек, провела пальцами по обнаженным и обветренным скулам.
– Господи! Вань, как же ты исхудал! Одни морщины! – Произнесла она и опять, не в силах сдержать все еще не до конца выплеснутые эмоции, начала тихо плакать.
Она прижалась к его груди, словно ища защиты у сильного телом и характером мужчины, который, едва появившись на пороге временно пристанища своих близких, тут же начал дарить им маленький праздник. Он вывалил из вещмешка на стол припасенные продукты, часть из которых ему выдали специально в части, где знали наперед, что солдату предстоит навестить свою, перенесшую немало горя семью. Сослуживцы и непосредственный командир отдали ему маленький кулек с кусочками сахара и большой газетный сверток с махоркой. Старшина поделился мукой и тоже дал сахару, а потом, словно из-под полы, сунул в карман шинели Ивана бутылку спирта, добавив на словах:
– Ты все бери. Что сменяешь на продукты, что продашь.
Уже перед самым отъездом, получая в штабе отпускные документы, Шукалов нос к носу столкнулся с командиром своей части, который, узнав солдата, протянул ему на прощание руку, желая, по традиции, доброго пути. Строгий и, даже cуровый воинский начальник весьма благосклонно относился к старательному, ответственному и исполнительному солдату, не раз отмечая для себя его природный ум, находчивость и умение быстро решать поставленные задачи. Не единожды видя его на партийных собраниях, где порою даже приходилось слышать короткие, но емкие выступления бывшего председателя колхоза, он проникся к нему тем особенным чувством, что поселяется в каждом руководителе, когда он становится спокойным за ведомое дело на том месте, где есть такие, как Иван люди.
