Тот принял поданное и стал поспешно снимать с себя шинель, стараясь сделать это так, чтобы вечные фронтовые спутники солдат – вши, не испугали хозяйку дома.
– Да вы не стесняйтесь, Иван Федосеевич, – успокоила она его, с некоторой усмешкой на лице повернувшись к гостю, – я же все понимаю. Ваши, тоже много на себе принесли. Сколько в печи вчера сожгла, сколько вымела, сколько вытрясла на морозе. Что вещи получше были, то мы с Александрой Ильиничной с золой постирали. Кое-что я им своего отдала. А так-то у них мало всего, а носить что-то надо.
Иван поморщился от этих слов, понимая намек хозяйки дома, не смотря ни на что, добром и с сочувствием встретившей его семью. Он продолжил намыливать для бритья лицо, строя в голове план на ближайший день, прикидывая остатки вещей в своем вещмешке и количество командирских денег в кармане гимнастерки.
Скользя опасной бритвой по щеке, он слушал не умолкавшую женщину, продолжавшую причитать о нелегкой жизни ее с началом прибытия к ним в поселок беженцев:
– Ой, сколько людей обездоленных понаехало. Во все дворы стучаться, да проситься стали. Все с детьми. И жалко их, а пуще детей их жалко, – она вытерла рукавом лоб, словно смахивая с лица навалившиеся на нее воспоминания о том времени, – кого накормишь, кого переночевать впустишь.
Иван брился, слушая ее, а сам начинал коситься на только что отправившуюся в печь заготовку из теста для будущего каравая. Он старался поскорее закончить свою возню и уйти, чтобы не смущать лишним ртом за столом хозяйку дома, а сам в это время уже давно чувствовал урчание в собственном пустом желудке. Но чувство голода прекращало давать о себе знать, как только в голове начинали царить только мысли о насущных проблемах своей семьи.
– А потом и к нам поселили людей, – продолжала свой рассказ женщина. – Казались порядочными такими, подружились с нами. Перед их появлением ко мне сюда человек от властей приходил, условия смотрел, спрашивал про то, сколько нас живет. А потом их арестовали.
Она прекратила работу на столе и с легкой ухмылкой на лице посмотрела на Ивана, с интонацией растерянности в голосе произнеся:
– Сказали, что они шпионы какие-то! Представляете!
Шукалов кивнул ей в знак согласия, но больше из вежливости, чтобы сохранить благосклонность хозяйки к себе, а сам уже стирал полотенцем остатки мыла с лица. Потом спешно оделся и, выскользнул за дверь, на ходу накидывая за спину вещмешок и винтовку на плечо.
Он держал путь на местный рынок, решив поскорее реализовать имевшиеся у него деньги, чтобы, хоть и по спекулятивным ценам, купить кое-какие продукты для изголодавшейся за зиму семьи. Уже войдя в пределы торговых рядов он услышал привычное для себя, но уже подзабытое:
– Купи, солдатик.
– Не дорого возьму.
Одни подзывали к себе, другие заманивали добрыми словами, третьи предлагали обмен вещей на продукты и, наоборот. Выделялись те, кто увидев человека в военной форме и с оружием, не старался продать ему свой товар, а сделав серьезное выражение лица, спрашивал уже с другой интонацией в голосе:
– Давно с фронта? Ну, что там? Дальше немца не пустим?
Иван больше отмахивался, но все равно отвечал. При этом он почти не смотрел людям в глаза, от того что знал, как нелегко сейчас там, откуда он прибыл:
– Тяжело. Держимся. Не пустим.
Но, словно поняв свою ошибку в общении с торговцами и посетителями рынка, он постарался моментально исправиться, натянув на лицо искусственную улыбку, и на очередной вопрос дал ответ, глядя в глаза собеседнику с высоты своего роста:
